04.03.2025

 

 

Одно из воспоминаний от учебы в Главном здании МГУ – это лифты.  

Движущееся ограниченное пространство, наполненное людьми, которым некуда деться друг от друга. В лифт надо было успеть попасть перед парой, более того: надо было попасть в «правильный» лифт который довезет до нужного этажа желательно без пересадок. Но мои воспоминания на самом деле не о самих лифтах, а о людях и ситуациях в нем.

 

 

На первом курсе историю у нас читал молодой преподаватель с истфака. Молодой, очень маленького роста, с яркими голубыми глазами и, конечно, умный. После пары по истории садимся с однокурсниками в лифт, и я, думая что «все свои», говорю: «Не пойму, наш преподаватель истории красавчик или страшный? С одной стороны вроде какой-то маленький, а с другой стороны глаза-то синие, синие...»

Девочка, которой я это говорю, делает большие глаза и показывает ими куда-то в сторону. И… В углу лифта стоит ОН. Преподаватель истории… Маленький. Глаза синие, синие… 

Смотрит в пол, бедный.

Двери лифта открываются, стыдобища, жизнь кончена.

 

 

Едем в лифте с Алиной Котилевской. В лифте полно народу, опаздываем на пару. Лифт, конечно, не спешит, спешить ему некуда. Чтобы скоротать время в душной тишине кабины, я говорю: «А вот интересно, есть ли заикание на букву Ф? На другие буквы есть, а на Ф нет». 

После чего мы с Котилевской начинаем всячески упражняться на заикание на букву Ф: Ф! ф! Ф! ф! Ф! ф! Ф! ф! Ф! ф! …. ффффффффффффф…… ФФФФФФФФФФФФФФФФ…..

Остальным деваться некуда, приходится всё это слушать, все начинают потихоньку ржать.

Двери лифта открываются, все вываливаемся с этим ФФФФФФФФ.

 

 

Едем в лифте с Надей Виницкой. Перед этим вместе с остальными страждущими нервически долго ждали лифт. Наконец, он приехал, все загрузились и поползли на верхние этажи.

В этот раз лифт, видимо, совсем плохо себя чувствовал, потому что полз еле-еле, задумчиво застревал между этажами, время от времени трясся, но упорно продолжал движение. 

Среди стоически ожидавшего высадки народа попался один беспокойный пассажир – нервный дедушка, который очень спешил и явно не привык к лифтам главного здания. Всю томительную дорогу наверх дедушка беспокойно метался по кабине, как бы пытаясь найти выход. 

 

Глядя на эти его метания, Надя задумчиво произносит: «Замуровали демоны…»  

Я начинаю потихоньку давиться от смеха, лифт, наконец, вроде как доползает до какого-то этажа, дедушка подпрыгивает к двери и начинает размахивать перед ней руками. Дверь открывается, и Надя с удовлетворением: «Вот что крест животворящий делает!»

 

Вываливаемся из лифта в коридор, смеемся и повторяем на все лады про крест и про демонов.

 

 

На первом курсе за мной ухаживал один мальчик, он не учился с нами, а работал в Лаборатории снежных лавин и селей и регулярно меня отлавливал на просторах факультета. И вот этот мальчик и моя прекрасная подруга Алина Котилевская шибко друг друга невзлюбили. Котилевская говорила, что он просто УРОД, а мальчик говорил, что Котилевская просто ДУРА.

  

И хотя я старалась их всеми силами не пересекать, но как-то раз мы таки оказались втроем в одном лифте. 

Едем. Молчим. В одном углу лифта стоит Котилевская с оооооочень выразительным лицом, которым она явно показывает: «Ну и СТРАШИЛА! И еще стоит тут УЛЫБАЕТСЯ...»

В другом углу мальчик с кривой улыбочкой: «Знаю я, что Котилевская меня не любит, пусть ПОБЕСИТСЯ». 

В середине я в сильном напряжении.

Наконец, лифт открывается, Котилевская делает движение лицом, что ее как будто стошнило окончательно, мы вываливаемся и с облегчением разбегаемся в разные стороны.

А мальчик потом стал широко известным коллекционером старинных велосипедов со своим музеем. И, кажется, так и не женился)

 

 

Все знают, что хорошо покушать – это важно. Причем, речь даже не о насыщении и вкусе, а о возможности передохнуть, подумать, познать приятное за чашкой кофе, утешится пирожным или обсудить интересное в компании.

В связи с этим несколько воспоминаний о ГЗ МГУ, связанных с едой.

 

 

Я писала курсовые и диплом у прекрасного Николая Ивановича Алексеевского. Хотя Николай Иванович относился ко мне максимально спокойно и чутко, старался лишний раз не пугать трепетную душу и не тревожить ее неудобными вопросами про речные наносы, я его сильно побаивалась, и каждый раз посещение кабинета научного руководителя выливалось для меня в настоящее испытание. 

 

Чтобы укрепиться духом перед нашей встречей, я обычно заходила в маленький буфет на 18 (вроде бы?) этаже и уныло поедала там яйцо под майонезом, мечтая, чтобы сам Алексеевский не зашел туда же. Но, как это обычно бывает, только я принималась за несчастное яйцо, как тут же появлялся Алексеевский, с обреченной доброй улыбкой подсаживался ко мне, и мы принимались обсуждать мои успехи в науке, не отрываясь, так сказать, от яйца.

  

После встречи с научным руководителем требовалось восстановление нервов, для чего я ходила в столовую на 1 этаже и брала там розовый творожок в стакане. Казалось бы, большая столовая, много народу, студентке можно раствориться в толпе. Но нет, - только я опускала ложку в вожделенный творожок, как на горизонте появлялся все тот же Николай Иванович, с той же доброй понимающей улыбкой кивал мне. И я читала в этой улыбке: «Ну, моя-то звезд с неба не хватает, зато хоть кушает хорошо…» 

 

Кстати, все курсовые и диплом мы с Алексеевским защитили на пятерки. Потому что мы молодцы и поесть не забывали вовремя.

 

 

В столовой на первом этаже я часто брала пирожное корзиночку с чаем. Поскольку я вечно была озабочена проблемой «как бы не потолстеть», то съедала у корзиночки только воздушный белковый верх, а саму песочную корзиночку с вареньем героически не ела.

 

Однажды обратила внимание, что около столов часто обретается тихий мужичок, который видимо был не совсем благополучным, возможно бездомным. Он помогал убирать со столов и заодно подъедал что оставалось.  

Приметил он и мою корзиночку. Когда я приходила в столовую, мы с ним переглядывались, я съедала крем и уже осознанно оставляла песочную корзиночку с вареньем. А потом сообразила оставлять ему не только корзиночку, но и половину чая в стакане.  

 

Возможно сейчас эта история воспринимается не слишком мило (типа оставляла объедки, нет чтобы нормально накормить человека), но в те времена это было естественно и не унизительно для обеих сторон. 

 

 

Конечно, еда это не только пища, но и повод собраться, поболтать с подругами. И тут иногда вступали в силу неразрешимые противоречия.

 

Подруга Оля Баскакова в еде любила стиль такой: пища не главное, главное -  красиво пить крепкий кофе, в красивом месте, красиво курить крепкие сигареты и спорить, спорить об искусстве и нашем месте в нем. Для этой цели подходила столовая профессуры и места где можно было долго хохлиться за чашкой кофе, никому не мешать, и чтобы подольше не выгоняли (наверное, это были столовые на первом этаже).

 

Подруга Надя Виницкая любила поесть, желательно вкусно, а если получится, то ОЧЕНЬ вкусно, при этом кофе не главное и никаких сигарет.

 

А мне надо было так раскорячиться, чтобы их интересы не пересекались. Поэтому обычно я сначала пропускала лекцию и шла пить кофе с Баскаковой, а потом пропускала лекцию и шла вкусно поесть с Надей. Ну, или в обратном порядке. При таком расписании часто до лекций не доходило совсем.

 

В какой-то момент я, Оля и Надя пересеклись в точке пространства, когда разделиться не получилось, и надо было вместе решать, куда идти. Кофе или еда? Еда или кофе? После длительных препираний мы пошли в столовую мехмата. Уже не помню на каком она этаже, но именно там, и только в ней, была особенная жареная картошечка с сосиской, любимая Надей, но с презрением встречаемая Баскаковой. Боюсь, что кофе там не оказалось. Мы стояли в длинной очереди среди чуждых географическому сердцу мехматян, и в воздухе витало легкое напряжение по поводу правильности выбранного пути. Но жареная картошечка так соблазнительно пахла и была так упоительно хороша, что мы поели и умилились себе и этому миру. А дружба как обычно победила все. 

 

 

 

 

Для нас всех, мне кажется, это был действительно прямо портал в другую жизнь, большую и прекрасную (не только в смысле обучения, а вообще в смысле ЖИЗНИ). И ГЗ было материальным воплощением этого мира. 

 

А вот СЕЙЧАС (мы недавно со студентами обсуждали) для них ГЗ это часто парк Советского периода, куда надо сходить на пары, а ЖИЗНЬ где-то там, но не в ГЗ. И тут меня прорвало в смысле воспоминаний: я им и про 2 этаж рассказала, и про ауд. 01, где фильмы показывали, и т.д. и т.п. 

 

В общем, наши совместные воспоминания - это прямо ОДА Главному зданию, измученному сейчас ремонтом.

 

 

 

На 21 этаже было место притяжения с кодовым названием "Читалка". Разговаривать вслух там считалось дурным тоном и пресекалось, но если надо было кого-то там найти и по-быстрому позвать - то да)))

 

В читалку нельзя было входить с сумками и портфелями, а тащить их на другой конец коридора в камеру хранения было лень, поэтому сумки сваливали кучей при входе. Так продолжалось примерно до нашего 3 курса, когда на факультете началось воровство. Кроме нескольких сумок возле читалки, воры утащили картину "Олени на пойме" (не помню с какого этажа), и все уцелевшие картины из коридоров поубирали в запирающиеся помещения кафедр. 

 

Читалка открывалась рано утром и закрывалась поздно вечером. Иногда я перед семинарами прибегала туда чуть пораньше, чтобы взять нужный учебник. К концу 90-х часы работы читалки сильно сократились: открываться она стала уже после начала 1-й пары, и закрываться тоже довольно рано. Сейчас в эпоху электронных книг это может быть и не проблема, но тогда, к концу 90-х, это место потеряло то значение, какое долго имело для нас.

 

 

Ни для кого не секрет что в СССР обычные женские колготки были жутким дефицитом. Небольшие дырки аккуратно штопались девичьими волосами (мне повезло - длины волос как раз хватало на такое рукоделие), а колготки с большими дырками девочки надевали зимой под джинсы.

 

Но в самом начале 1 курса случилась у меня трагедия вселенских масштабов. Дело было в первую неделю после картошки, когда после месяца в больших черных резиновых сапогах и грязной телогрейке очень хотелось одеться во что-то более красивое, чтобы снова почувствовать себя белым человеком.

 

Аудитория 2109 в те времена была исторична и прекрасна, в ней была огромная доска с моторчиком, которую профессор по мере заполнения мог перекручивать наверх, освобождая место для новых записей. А ещё там были исторические дубовые скамейки и столики, истертые и исписанные многими поколениями студентов. 

 

Вызывали вопросы отверстия в столешницах. Одни "старшие товарищи" рассказывали, что эти технологические отверстия раньше были местами прикрепления маленьких настольных лампочек. Другие рассказывали, что лампочек не было, но они вставляли туда трубочки, чтобы пить коньяк. Но, самое главное, не все студенты относились к этой мебели достаточно бережно, и местами оттуда торчали маленькие гвоздики и даже щепки. 

 

И вот, резко вскочив со своего места после 4-й пары, об одну из таких щепок я и разодрала в клочья свои колготки. Юбка на мне в тот день была самая модная по тем временам - мини... После этого пришлось, прикрываясь сумкой ждать, пока все уйдут, и пробираться на 1-й этаж... Там тогда были магазинчики с книгами и канцтоварами, но, разумеется, дефицитных колготок не было и в помине. Самым подходящим в данной ситуации товаром оказалась какая-то газета, прикрываясь которой, мне пришлось ещё больше часа добираться домой через весь город.

 

После этого вплоть до получения диплома не то чтобы самой моей любимой, но уж точно самой практичной одеждой стали джинсы.

 

 

 

Добавлю еще одну историю, если актуально. 

2-й курс, время лихих девяностых, уже полетела инфляция, стипендия ничего не значит, даже на еду не хватает. А жить-то хочется, кровь кипит, идеи и энергия бьют ключом. 

 

Не помню как, но мы прознали, что в Профкоме выдают талоны на распродажи в магазины "Будапешт" и "Ганг". Мы получали 2 талона на компанию из 4-5 человек. А талоны тогда были незатейливые - кусок бумажки с простенькой печатью. Тогда мы договорились с картографами, и они нам рейсфедером и тушью рисовали на большом таком ластике (5 на 10 см, помните) копию этих печатей. Мы делали еще 4-5 поддельных талонов и ехали в магазин. 

 

Если ловили с поддельным талоном, доставали настоящий. Но, как правило, из 5 поддельных 2 срабатывало. В "Будапеште" брали ботфорты женские, которые тут же на выходе толкали в 2 раза дороже. Но самый большой навар был на постельном белье из "Ганга". Его сдавали в 4 конца на толкучке на Черемушкинском рынке. Там же на вырученные деньги покупали водки, солений и лучших тогда сигарет - "Монте Карло", и ехали в общагу в ГЗ праздновать. Потом всю ночь играли в преферанс. А утром (ну почти утром) шли на семинары. Мы тогда, помню, целых месяца два в Универ только на такси ездили и "Монте Карло" курили. Шиковали. 

 

Так вот учились зарабатывать между делом. Надо сказать, что в те времена картографы профессионально печати подделывали )))