ЛАДИСЛАВ СКОКАН , профессор, (вып. 1957 г., каф. экономической географии зарубежных стран), Чехия.

                                                                 Война. 

Я – чех, 1933 года рождения, „из рабочих“, „из народно-демократической Чехословакии“, студент-стипендиат в бывшем СССР – по воле судьбы [1] – сначала Казанского (1952/53), потом Саратовского (1953/54) географических факультетов, выпускник геофака МГУ 1957 года (по кафедре Исаака Моисеевича Маергойза), профессор-эмеритус Факультета естественных наук Университета имени Яна Евангелиста Пуркине в Усти-на-Лабе [2]. [Работаю пока на полную ставку. В Праге я был бы уже давно грустным пенсионером. (В нашей столице – кроме шуток – в настоящее время „перестарелым“ преподавателям почëта нет.)]

Вторую мировую войну прожил 6–12-летним пацаном в небольшом, тогда четырëхтысячном городке Моравске Будейовице, в Юго-Западной Моравии.

15 марта 1939 года моя Родина стала Протекторатом Богемия и Моравия – „под охраной“ Адольфа Гитлера. Заключалась эта охрана – по словам рейхспротектора Карла Германа Франка (с 1935 г. – депутата Пражского парламента) – в „полной германизации страны и народа“. Однако – во время войны, как обяснил исполняющий обязанности рейхспротектора Рейнхард Гейдрих, „немцам нужно «спокойствие» в Средней Европе. Чешскую военную промышленность и квалифицированную рабочую силу необходимо как можно лучше использовать в интересах Германской империи.“ (Маленькая Чехословакия была одним из самых крупных экспортëров оружия в мире!). Чешским рабочим надо, мол, предоставить „столько жратвы, чтобы они смогли работать для Рейха“. А уж после войны – выселить их (вместе с поляками, литовцами и т. д.) куда-нибудь на восток. И „«плохо думающих чехов плохой   (т. е. неарийской) расы» – поставить к стенке...“ (Эти цитаты – из секретного выступления Рейнхарда Гейдриха [3] в пражском Чернинском дворце, 2 октября 1941 г.)

Ещë Фридрих Ратцель, основатель политической географии, считал (по гитлеровскому геополитику Карлу Гаусгоферу) „самым большим несчастьем германской истории тот факт, что не удалось полностью германизировать «лесную крепость Чехию» (Waldfestung Böhmen) в самом сердце немецкого «лебенсраума»“!

В начальную школу для юношей [4] я поступил 1 сентября 1939 года – в первый день второй мировой войны. Через год оккупанты передали совсем новое здание нашей школы отряду откуда-то пришедшей «Гитлерюгенд». Учились мы поэтому посменно – в городском пожарном депо.

Наши одноклассники-евреи „исчезли“ осенью 1941 года. (Немцы „эвакуировали“ всех чешских евреев в концентрационные лагеря.) Остались только так называемые «полуевреи» из смешанных семей, которых фашисты заставили носить «звезду Давида». (Эта эмблема отделяла евреев от местного населения и служила – в их глазах – унизительным клеймом.) Им разрешали кончать (в лучшем случае) пять классов начальной школы.

После четвëртого класса я сдавал приëмные экзамены сначала в «мещанскую школу» и потом – три дня, с утра до вечера (в том числе два полдня – по физкультуре!) – в местную восьмилетнюю гимназию. (Полное среднее образование продолжалось двенадцать лет.) – Гимназии в двух соседних городках немцы к этому времени уже успели закрыть. „Радиус действия“ нашей школы существенно увеличился: приëмные экзамены у нас сдавали 139 человек, приняли – 24.

На „парад победителей“ пригласили родителей (обоих, в обязательном порядке!), чтобы присутствующие представители оккупантов воочию убедились в их «арийском происхождении» (по гитлеровским нюрнбергским законам). У курчавых (с потенциальными еврейскими предками) не было шансов поступить...

В первом году чешской (!) гимназии у нас было по учебному плану семь уроков немецкого языка в неделю (плюс один урок географии „Великонемецкого Рейха“ и один урок математики – на немецком языке) – и всего два урока чешского языка. Учебников у нас не было совсем – за исключением учебного пособия и специального ежемесячного журнала по немецкому. Всë самое важное приходилось записывать в тетрадки. – Оккупанты ввели германскую шестибальную шкалу [5] оценок: Со своими двумя тройками -„удовлетворительными“ (по физкультуре и по «музыке») я считался в первом классе гимназии „отличником учëбы“. – Учились мы (официально) даже «здороваться по-арийски» [„вот, как высоко прыгает наша собачка!“, смеялись над этим чехи]. Но преподаватели (которые по традиции назывались профессорами и к нам, десятилетним малышам, обращались на «вы»!) – за одним лишь исключением – были чехи – по-арийски (принципиально) не здоровались, и по испытанному методу Бравого солдата Швейка – успешно преодолевали препятствия и проблемы...

Всего только два раза пришлось нам искать прибежище – в школьном бомбоубежище – в подвале здания (в школьной раздевалке). Но венское радио – во второй половине войны – всë чаще прерывало свои передачи. Их заменяла (нередко в течение многих часов!) прославленная венская кукушка, сигнализирующая опасность англо-американских бомбардировок в южных районах Рейха. И мы выходили на школьную спортплощадку и с восторгом смотрели, как очень-очень высоко над нашими головами дефилируют десятки (а иногда даже сотни!) самолëтов Союзников.  И спорили, куда же они направляются...

Зимнее полугодие второго класса гимназии закончилось накануне католического рождества 1944 года. После 1 января всё здание нашей школы заняли немцы-беженцы из Восточной Пруссии (со своими семьями). В единственной „свободной“ комнате (рядом со входом в здание) мы встречались – раз в неделю, всего на один час, поочерëдно, все классы – чтобы сдать своим профессорам выполненные задания (в письменной форме) с прошлой недели и получить новые. Такова была „система обучения“ с начала января до конца марта 1945 года. В апреле наша школа закрылась совсем.

Открылась она только 1 июня – после войны. Язык Гëте исчез из наших учебных планов. А появился язык Пушкина. Но квалифицированных преподавателей русского было очень мало. Его кое-как учили, а отметки в свидетельство (в 1945 году) не ставили.

Продуктами мы „снабжались“ с первых дней войны скромно, исключительно только „по карточкам“ (продовольственным, текстильным, обувным, табачным). Карточка на хлебо-булочные изделия (как и все остальные) была разделена на маленькие „отрезки“- корешки на хлеб (по весу) и на отдельные штучки-булочки. Взрослым полагалась, например, ¹/₁₆ литра молока в сутки, детям ¹/₈ литра. Раз в месяц получали по карточкам так называемый „синтетический мëд“ („Kunsthonig“, 250 г; это был „тихий ужас“, наверное, на базе угольной химии). Еды было немного. Но все в нашем городке разводили кур, гусей, уток, кроликов, коз; у многих (у нас тоже) был поросëнок. (Часть яиц, сала, мяса „самоснабженцы“ должны были, в обязательном порядке,  сдавать „властям“!)

Материальное положение – не ахти какое. Но „психическая обстановка“ была намного хуже! С 1942 года (после смерти Гейдриха) ежедневно (!) расклеивались по всем углам длиные официальные, „актуальные“, аккуратно (в какой-то центральной пражской типографии) отпечатанные (на немецком и чешском языке) списки казнëнных за последние дни „врагов Рейха“ – на всей территории Протектората Богемия и Моравия.

В то время как словацкие клеро-фашисты объявили (23 июня 1941 г.) войну Советскому Союзу (и словацкие солдаты в массовом порядке переходили на другую, советскую сторону фронта), в Протекторате Богемия и Моравия гитлеровцы совсем „ненадëжных“ чехов в армию, слава богу, не призывали. Они „только“ очень строго и организованно принуждали молодых людей уезжать на работу в Германию – на предприятия военной промышленности. Дело было опасное, так как Союзники заводы этой отрасли очень уж регулярно и сильно бомбили...

Мой папа работал с 1926 года обойщиком (на заводе по производству мягкой мебели) в городе Зноймо (в 30 км от Моравских Будейовиц). Дома вакантных мест по его специальности не оказалось. Рано утром он уезжал на поезде туда, очень поздно вечером возвращался обратно. Проживали мы в небольшом, приличном, арендованном домике с хорошим садиком. Чех-хозяин „нашего“ дома работал железнодорожником-специалистом в Западной Словакии. После «Мюнхенского соглашения о расчленении Чехословакии» город Зноймо вдруг очутился за кордоном – в Германии. Связь с ним – временно – прервалась. Папа потерял работу. И словацкие ультранационалисты стали поголовно выгонять чешских специалистов из Словакии. Мы потеряли крышу над головой. Из немцами занятой территории Чехословацкой Республики хлынул в нашу приграничную зону мощный поток чешских беженцев. Свободных квартир и в помине не было. Оставался единственный, но экономически (для безработного папы) рискованный выход – построить новый дом (= заказать постройку нового дома)...

Все кончилось относительно хорошо. Железнодорожная связь с городом Зноймо довольно скоро наладилась. Папа смог и впредь работать на тамошнем заводе. Но приезжал он домой только раз в неделю. Мы „влезли в долги“, но у нас был свой, новый, хороший домик. Правда – находился он чуть-чуть за городом Моравске Будейовице и до 1945 года его не удалось подключить к общей электросети. Пришлось удовлетворяться дома (шесть лет, в Средней Европе, в половине двадцатого века!) керосиновой лампой.

Чешскую прессу в Зноймо никак нельзя было – после присоединения города к Рейху – купить. И папа по понедельникам регулярно привозил своим многочисленным друзьям и знакомым штук 50–60 самых разных чешских журналов и газет. Моим „почëтным заданием“ было достать (как можно быстрее) – по списку – все эти титулы, и успеть как можно больше (до воскресного вечера) из этого очень уж интересного „богатства“ прочесть. (Слава богу, по „скорости чтения“ я занимал первое место в классе.) Девятилетний пацан стал таким образом в совершенстве разбираться во всей тогдашней чешской прессе (включая титулы очень уж мало пригодные для своего возраста).

В целях нашего перевоспитания „на фашистский лад“ коллаборационисты во главе с „чешским Квислингом“, фашистским „протекторатским“ министром образования Эмануэлом Моравцом, создали так называемый «Кураториум по воспитанию молодëжи в Богемии и Моравии». В этой „добровольно-обязательной“ организации „молодых спортсменов“ использовались нацистские символы и даже формы, напоминающие одежду эсэсовцев. Избежать грубого нажима еë представителей в школах было не совсем легко. У ежедневной газеты «Арийская борьба», издаваемой на чешском языке, была „местная рубрика“, работали „местные корреспонденты“ и доносчики-ябедники. Нормально думающие молодые чехи «Арийскую борьбу» не читали. Членом Кураториума я, конечно, не стал.

„Перебежчиков“ было среди чехов очень мало. Однако „юдушки“, поменявшие чешское „протекторатное“ подданство на германское (с совсем другими, „немецкими“ пайками продуктов по специальным карточкам!), в первые годы войны всë же встречались. – Очень уж частые громкие перебранки между немецким мальчиком Ганси Навратилом (одним из совсем немногих „коренных“ немцев, которые жили в нашем городке) и молодым Леупольдом (из чешской семьи, которая „преобразовалась“ в немецкую) я любил слушать – семилетним пацаном – с чувством детского удовлетворения – на всякий случай из-за угла («Свинья ты –немецкая!» и «Свинья ты – чешская!», рычали они чуть ли не ежедневно друг на друга).

Последний день войны – 8 мая 1945 года – мы провели всей семьëй в подвале – с утра до вечера. Бегущие на запад, в американский плен фашисты припрятали свою технику по улочкам и даже по дворикам домов нашего городка, и два советских самолëтика старались выгнать их оттуда. Бомбëжка была „миниатюрная“. Погибла одна пожилая женщина. Но свыше тридцати домов сгорело тогда в Моравских Будейовицах дотла.

9 мая 1945 года с пяти часов утра мы были на главной площади. Эйфория получилась неописуемая, массовая, всеобщая, фантастическая. Настроение – восторженное. Весь народ радушно встречал освободителей. По шоссе Вена-Прага через Моравске Будейовице проезжали отряды Родиона Малиновского. – Вряд ли в какой-нибудь другой стране встречали российских солдат с таким неподдельным восторгом, как чехи в мае 1945 года...

Не скрою, были, конечно, в последующие дни и кое-какие „зафронтовые эксцессы“. Фраза „Давай часы, давай машинку!“, стала, наверное, в 1945 году для некоторых чехов первым знакомством с языком Пушкина. Но это – ерунда, мелочи жизни.

А ввод войск в августе 1968 года – это, к сожалению, не пустяки и не мелочи. Это была настоящая трагедия.

Тем не менее, я до конца своей жизни не смогу понять, почему я должен с 1990 года праздновать наше освобождение 8 мая. Нас ведь освободила Красная Армия и война в Праге кончилась в среду 9 мая 1945 года. – Гавельская [6] брехня о том, что Прагу на самом деле освободили власовцы – „бред сивой кобылы“. Весенние „хэппенинги“, организуемые ежегодно – после так называемой „бархатной революции“ – в городе Пльзень, который, как известно, уже 6 мая 1945 года освободили американцы – это и смех и грех.

Mой рассказ о войне, вполне естественно, – нудный и однообразный. Не так уж много мною прожито в эти детские годы...

Военные приключения моей любимой, покойной жены, Галины Владимировны Кругловой (1933–2007), ведущего научного сотрудника Института ландшафтной экологии Чехословацкой академии наук – намного „драматичнее“... Родилась она в Ленинграде (Санкт-Петербурге). Еë дед был царский генерал, бабушка польская дворянка. Матери разрешили (в связи с социальным происхождением) закончить только четыре класса начальной школы. – Галочкина мама вышла замуж за офицера Красной армии, который погиб на западном фронте ещë летом 1941 года. Галину в последний момент эвакуировали – вместе с еë детским садиком. По пути по Волге фашисты несколько раз бомбили их пароход. Всю войну она провела в детдоме в селе Кемуль Молотовской области (Пермского края). Обстановка  была очень сложная – и голодно, и холодно. (Страдания военного времени – одна из причин еë очень уж раннего ухода из жизни). Мать осталась работать (до 1944 года) в блокадном Ленинграде. Квартиру разбомбили. Поэтому они после войны осели в удмуртском Сарапуле. Галину после окончания десятилетки приняли на Географический факультет МГУ (1952–57). Там мы и познакомились.

_________________________________________________________________________________ 

1. А точнее: по ошибке работников советского Министерства высшего образования, которые меня туда направили (в Казани не было моей специальности, в Саратове еë в 1954 году ликвидировали).

2. В „допенсионном возрасте“ – заведующий кафедрой экономической географии Торгового факультета Пражского экономического института

3. Райнхард Гейдрих был убит в Праге десантированными с самолёта диверсантами британской военной разведки, этническими чехом и словаком, в июне 1942 года. – В рамках операций возмездия за гибель Гейдриха было убито около 5 000 чехов, уничтожены (сожжены) деревни Лидице и Лежаки.

4. „Коэдукации“, совместного обучения в начальной и „мещанской“ школе у нас тогда ещë не было.

5.  1 = «очень хорошо», 2 = «хорошо», 3 = «удовлетворительно», 4 = «не совсем удовлетворительно», 5 = «почти неудовлетворительно», 6 = «неудовлетворительно». Оценку «очень хорошо» могли получить (по каждому предмету) максимально два ученика в классе!

6. Русофоб Вацлав Гавел, которого многие считают гуманистом, является убеждëнным „анальным альпинистом“, который безоговорочно, очень инициативно поддержал все военные авантюры Джорджа Буша. Его призыв (1999) к „гуманитарным бомбардировкам“ сербов (которых Томаш Гарриг Масарик, основатель Чехословацкой Республики, считал нашими ближайшими союзниками) силами НАТО, опубликованный в «Ле Монд», вошëл в историю.