ИТКИН БОРИС АРОНОВИЧ, выпускник 1983 г. кафедры биогеографии

WATERWORLD -1982 (Prequel)

                       I     

Четвертый курс с отличьем кончив

(Иль, скажем лучше, завершив),

Я рвался в поле словно гончий –

Не пёс…но молод и ретив!

Был май. Кругом цвели аллеи,

А в институте Гамалеи[1]

Как раз искали молодца,

Который мог бы с утреца

Ловить большой науки ради

Невинных мелких грызунов,

Кормить болотных комаров

И заносить в свои тетради

Цветов названья, схемы нор

И прочий практиканта вздор.

 

                    II

Вот тут я им и подвернулся

И в экспедицию был взят.

Я б не сказал, что улыбнулся

Мне случай. Нет, я не был рад,

Поскольку вот таким манером

Попал на озеро я Неро^[2] -

Не в тот конец, где град Ростов,

А в тот, где бродят меж кустов

Коровы черно-белой масти.

Сопровождает их пастух –

Он вечно пьян, иль, может, глух –

Короче, к моему несчастью,

Пришлось пожить коровок средь,

Где нужно под ноги смотреть!

 

                   III     

Наш лагерь экспедиционный

Расположился за ручьем,

Который медленно и сонно

Журчал о чем-то о своем.

Село в двух вёрстах к вест-зюйд-весту,

С глубокой древности известно,

Поречье Рыбное звалось.

И если б вдруг вам довелось

Там оказаться, ненароком,

Не удивиться б не смогли

Торчащей в небо из земли

Их колокольнею высокой.

А если б встали вы под ней,

То поразились бы сильней:

 

                  IV

С макушки и до середины

Был Столп окрашен как вчера,

Но основанье исполина

Не тронул валик маляра!

К разгадке путь лежал неблизкий –

В прошедших Играх олимпийских^[3],

Была запрятана она –

У колокольни той видна

Была с дороги лишь вершина –

Ее и видел интурист,

А лес скрывал, как фигов лист,

Всю неприглядную картину…

Очковтирательство у нас

Не прекращалось ни на час.

 

                       V 

Позвольте вам теперь представить

Сей драмы действующих лиц.

Их буду по ранжиру ставить

И выводить из-за кулис.

Итак. Мишель. Руководитель.

Команды нашей предводитель.

Серьезен. Даже чересчур.

Он редко шутит. Чаще хмур.

Служил на флоте, было дело…

Теперь биолог, аспирант

И м.н.с. – каков талант!

Ему всего-то двадцать девять.

Он не женат и в меру пьет –

Как пить дать, далеко пойдет!

 

                     VI     

Большому кораблю, известно,

Большое плаванье. Один

В своей палатке шестиместной

Стал жить Мишель как господин.

Глубины поговорки этой,

От взора спрятанные где-то,

Открыты позже будут вам –

В рассказе нашем сей вигвам

По праву занимает место

С героем нашим наравне.

Пока он выглядит вполне,

А отдаленных всех последствий

Никто предугадать не мог…

Однако ж стоп! Всему свой срок.

 

                     VII       

А это лаборантка, Зина –

Нелегкой, может быть, судьбы.

Была б она неотразима,

Возможно, не курила бы.

А так дымит. Привычка ль, мода ль?

Ее палатка чуть поодаль,

А рядом с ней еще одна –

Гербарий сушит там она.

В общении она приятна,

Как медик шутит за столом

(Не будем уточнять, о чём!),

А вот с Мишелем непонятны

Их отношения порой –

Гора не сходится с горой.

 

                  VIII    

Я третьим был из постоянных

Отряда нашего «бойцов».

У нас бывали постояльцы

На краткий срок – среди кустов

То появлялись вдруг палатки,

Как разноцветные заплатки,

То исчезали, как любовь,

Втроём нас оставляя вновь…

Мое убогое жилище

Вмещало спальник и рюкзак.

В него вползал я кое-как

На прорезиненное днище,

Маевского^[4] же толстый том

Подушки роль играл…с трудом!  

                   IX    

До генеральской же «высотки»

Всего-то было метра три,

И потому я слышал четко

Всё, что творилось там внутри.

Вы не смущайтесь! Что за звуки

Исторгнуть может раб науки,

Каким представил я его?

Нет, всё бы было ничего,

Но посреди палатки Миши,

Как остров сказочный Буян,

Вещал приёмник - «Океан» -

Во всей округе ночью слышим.

Его любил Мишель включать,

Едва мы расходились спать.

                   

                       X      

В тот год испанским Мундиалем^[5]

Был полон радио эфир.

И в мирной скуке пасторали  

Вдруг оживал футбольный мир.

Под рокот шума стадиона

Я засыпал как будто дома.

Далеких матчей ровный звук

Меня не пробуждал, но вдруг…

Шальная! Музыка! Врывалась!

Оркестра громом, черт возьми!!!

Как для издёвки над людьми,

Та передача называлась

«Для тех (представьте!), кто не спит»!

Не каждый вынесет пиит…

 

                XI     

И в сапогах на босу ногу

В шатёр Мишеля я летел,

Где беззаботно босанову  

Транзистор, надрываясь, пел.

Лишив приёмник полномочий,

Я возвращал корону ночи.

А что ж начальник? Крепким сном

Объят на раскладушке он.

Пора поинтересоваться,

В чем глухоты его секрет.

Сию открою тайну лет –

Канистра спирта (литров двадцать)

Стояла скромно, без прикрас,

У изголовья в самый раз…

 

                     XII    

Так понемногу закипела

В болоте жизнь средь камышей.

Своим был каждый занят делом.

Я, например, ловил мышей,

(Их препарировала Зина),

Порой ходил за керосином,

Следил за примуса огнём,

Когда обед варил на нём,

Определять цветы пытался…

Начальник что-то там писал,

Брал биопробы, рисовал,

Воспоминаньям предавался…

Все было сносно до поры,

Но расплодились комары.

                XIII       

Комар. Подумаешь помеха!

Да что он нам, полевикам?

Хотя мы не покрыты мехом,

Он днём не досаждает нам.

От комара мы отмахнемся,

Как от непрошенных гостей,

Иль подождем, чтоб сел злодей,

И уж тогда не промахнемся!

А вот в ночи - другое дело.

Мы неподвижны и слепы,

И от звенящей их толпы

Не защитить свое нам тело.

На то палатка и дана.

Замена шерсти нам она.

                 

                   XIV       

Когда жилище герметично,

В нем можно жить да поживать!

И спать, раздевшись неприлично,

И долгий дождь пережидать.

Но у палатки «фараона»,

Помимо царского объема,

Была особенность одна –

Она совсем была без дна.

Увы! В ней полом и паркетом  

Служила мать-сыра земля.

И с комарами кровь деля,

Каким бы ни был он аскетом,

Мишель страдал в своем шато,

Как не страдал из нас никто!

 

                       XV

Сначала спал Мишель одетым.

Потом достал из сундука,

Как меч из ножен, средство «Дэта^[6]».

И распылил из пузырька.

Палатку, спальник и одежду

С боков и сверху, вдоль и между

Он этим зельем напитал

И заклинанья прошептал.

Свершилось таинство! Опасным

Для насекомых терем стал.

И даже шершень облетал

Его дугой с большим запасом.

Казалось, беды позади.

Ну а потом пошли дожди…

               

                  XVI     

«Когда-то жили мы в пещерах,

Капризы климата презрев.

Но гений первых инженеров,

Преодолеть комфорт сумев,

Позволил спорить нам с судьбою

Тем, что смогли носить с собою

И дом, и нужную нам кладь,

И континенты заселять».

О том под шум дождя часами

Я размышлял в своей «норе»,

Мечтая об иной поре,

Когда, сияя небесами,

Вернется к нам погожий час.

Но дождь всё лил и лил на нас…

                   

                      XVII      

Окрестный мир стал мокрым, влажным

И даже водным^[7] кое-где.

И покидали мы отважно

Палатки только по нужде.

В шатре же генеральском Миши

Вода легко текла сквозь крышу

В местах, где едкий репеллент

Подпортил новенький брезент.

Довольно быстро превращался

Весь пол в ужаснейшую грязь.

И слышал я, как матерясь,

Наш командор перемещался,

Грозя упасть в конце концов

Буквально в эту грязь лицом.

                 

               XVIII      

Кроты вокруг остервенело

Копали новые ходы,

А коль они взялись за дело,

То непременно жди беды.

Вот вырос холмик на пороге,

Потом внутри, ну а в итоге

Под крышей спального жилья

Живет кротов уже семья!

А через день (поверить трудно!)

Холм стал похожим на вулкан

И извергал воды фонтан!

Покои превратив в запруду.

И тут в душе у моряка

Терпенье лопнуло слегка.

 

                 XIX       

С гримасой грозного солдата,

Застывшей на лице его,

Мишель стальную взял лопату -  

- Теперь посмотрим, кто кого!

Забыв на время о науке,

И поплевав себе на руки,

Презрев и дождь, и комаров,

Он стал копать дренажный ров.

К обеду местность изменилась.

Изрядно Зину напугав,

Он накопал таких канав,

Что экскаватору не снилось.

Был с четырех теперь сторон

Весь «замок» рвами окружён.

 

                   XX       

Есть польза от мелиораций,

Когда всё сделано с умом,

Не только в смысле диссертаций,

Но даже в смысле бытовом.

Пол высох, выровнен, притоптан,

Кроты ретировались оптом.

Доволен наш Наполеон.

Сие сраженье выиграл он.

Мой друг! Победа, пораженье –

Всё так условно на Земле…

Бывает, видишь луч во мгле,

А он – игра воображенья.

Но мы сомненья гоним прочь…

Окончен день, настала ночь.

 

                  XXI      

Ужели вы не ночевали

В болотной местности хоть раз?

Тогда вы знаете едва ли,

Что там в ночной творится час.

Так повелось у нас от века,

Что ночь – покой для человека.

В природе дикой всё не так,

Там темнота – условный знак.

И по  нему всё оживает:

Бежит, пищит со всех сторон,

Визжит, топочет, словно слон,

Шуршит, шевелится, играет.

И если уши не заткнуть,

То не удастся вам заснуть.

 

                   XXII       

Заткнул, и мир гораздо тише.

Возни не слышно никакой.

Конечно, если встанет Миша,

То все услышат – он большой!

Когда вставал он (это с каждым

Бывает ночью, хоть однажды),

И покидал вождя вигвам,

Земля дрожала в такт шагам.

Обычно быстро всё кончалось,

И можно дальше было спать.

Но в этот раз… как вам сказать…

Движенье драмой увенчалось -

Забыв, что двор теперь другой,

Шагнул он прямо в ров с водой!

 

                   XXIII       

Ночь огласилась страшным криком.

Лягушки смолкли в ручейке,

От междометий сочных рыка

Проснулась Зина вдалеке.

«Что там такое приключилось?»

- Кричать мы стали, - «Что случилось?»

«Мишель, ты жив?» И «чем помочь?»  

«Да всё нормально. Спите! Ночь…»

Наутро, завтракая дружно,

Не стали казус обсуждать,

Чтоб никого не обижать,

Держались тем других… натужно.

Мишель был в думу погружен.

Глядел на примус мрачно он.

 

                    XXIV       

Наш человек ведь как устроен?

Чужим загадом жить привык:

Прикажет барин – будет строем

Ходить вперёд и взад мужик.

Когда ж он сам себе начальник,

Мужик становится печальным,

Ведь не приучен он к тому,

Что нужно думать самому…

Из разных методов научных,

Каких Мишель немало знал,

Всегда один он выбирал – 

Проб и ошибок – самый лучший.

И план его был очень прост:

Траншею вырыл? Сделай мост!

 

                    XXV       

Легко сказать! Но как устроить?

Таких деревьев, как назло,

Чтоб мост из них себе построить,

На нашем поле не росло.

Но жили мы в стране Советов,

А это значило, что где-то

Всё есть, и стоит поискать,

Найдётся то, что можно взять.

Порыскав по полям окрестным

Не больше часа от зари,

Листов железа, пуда три,

Он притащил. Нам всем известно,

Что на колхозных на полях

Добра валялось – просто страх!

 

                    XXVI       

Устлал он ржавыми листами

В палатке пол. А рядом с ней

Траншеи перекрыл мостами

В четыре слоя, чтоб прочней.

Наследник Фидия, Иктина^[8],

Он мог бы строить и плотины…

(Когда б ручей наш стал рекой,

И был расход воды другой).

О, гений древних инженеров!

Ты словно вирус в нас сидишь.

Пока условий нет, молчишь,

Но под влияньем атмосферы

Активизируешься вдруг,

Меняя весь ландшафт вокруг.

 

                 XXVII     

Закончив преобразованья,

Начальник как младенец спал.

Он после всех переживаний

В канавы падать перестал.

А что же мы, его коллеги?

Неужто почивали в неге?

Увы, читатель, всё не так.

Теперь любой Мишеля шаг,

Сопровождался страшным громом -

Так лист железа грохотал,

Когда сапог его ступал

По  островкам металлолома.

Вослед собак был слышен брех

И бедной Зины нервный смех…

 

                 XXVIII      

                Эпилог

Ну что ж, укрощена стихия.

И с тем закончен мой рассказ.

Так вышло, что писал стихи я

Как мемуары в этот раз.

Коль приукрасил их немного,

Не обижайтесь, ради Бога!

С тех пор минуло тридцать лет.

Иных уж, к сожаленью, нет.

Но, как сейчас, перед глазами

Картины прошлого стоят.

Живут в душе и говорят

Под голубыми небесами

Несуществующей страны.

Седой преданья старины…

                                        Москва, январь 2014

 

 

озеро Неро экспедиции геофак 80-х гг.