08.03.2017

МНАЦАКАНЯН РУБЕН АРТЁМОВИЧ, выпускник 1981 года кафедры физической географии зарубежных стран, кандидат географических наук, профессор и декан Факультета экологии и экологической политики Центрально-Европейского университета (CEU) в Будапеште.

 

Людям, сформировавшимся за последние 20 лет, трудно представить, насколько сталинские и досталинские времена были легендарными для людей, рождённых в 1959 году. Википедии не было, компьютеров не было, никто не думал, что в книге по истории он может прочитать правду об истории, а интерес был. Это очень повышало ценность небольших историй или фраз, которые мы слышали от родителей или дедов о том времени. Это производило впечатление.

 

Когда я в 9-10 классе начинал задумываться о своей будущей профессии, а по складу был скорее гуманитарием и интересовался историей, я, естественно, советовался об этом с родителями. Мой отец был физиком-теоретиком, мать работала в научном издательстве редактором, по профессии она геохимик. Я помню, что родители убедительно старались отговорить меня от занятий историей, говоря, что в нашей стране полноценно заниматься историей я всё равно не смогу. Это такой предмет, о котором невозможно сказать так, как оно есть. И тогда я выбрал географию. Весьма кстати попавшиеся мне в то время статьи Л.Гумилёва показали, что взгляд на историю с географических позиций может давать совершенно неожиданные и очень интересные результаты. С тех пор я и занимаюсь вопросами взаимодействия природы и общества.

 

Вообще советская история, которую мы все должны были в те годы учить в университете (история КПСС) представляла собой удивительную смесь непреложных истин и запретных тем, которые как бы переплетались друг с другом, и не всегда можно было установить, где кончается непреложная истина и начинается запретная тема. В связи с этим у меня есть забавное воспоминание университетских лет. У нас на факультете этот предмет читала Анастасия Терентьевна Барулина, она работала в МГУ и преподавала историю партии чуть ли не с 1938 года, убеждённая коммунистка, наверняка в своё время и сталинистка. Это такой типаж спортсменки-комсомолки 30-х годов, и в 70 лет она плавала в бассейне наравне со студентами, она вообще была в своём роде удивительная женщина. За годы преподавания она выучила чуть ли не наизусть сочинения Ленина, говорила цитатами и тут же давала по памяти точные ссылки, вплоть до номера страниц.

 

После смерти моей бабушки, которая была учительницей истории в Ереване, отец привёз часть книг из её библиотеки, в том числе собрание сочинений Сталина, речи Сталина, первое издание знаменитого Краткого курса истории ВКП(б), который был издан тиражом чуть ли не в 1,5 млн. Я помню, что когда мы изучали партийные съезды по истории партии, я стал читать соответствующие речи Сталина. Мы же все съезды изучали по итоговым документам, то есть по текстам, написанным достаточно бюрократическим языком. А в речах Сталина была живая полемика, стенографически зафиксированная реакция зала, выкрики с места – ну то есть это был живой текст. Многое из того, что он говорил, не отражалось в итоговых документах, многие споры и дискуссии были просто непонятны. Даже из этих речей стало ясно, что реальная история была насыщена событиями, смысл которых от нас часто ускользал. А ведь у меня не было возможности читать речи сталинских оппонентов, судить о них можно было только по цитатам в его речах! И тем более не было возможности прочитать историков, разбиравших подлинную суть тогдашней политической борьбы.

 

И вот я помню, что принёс и демонстративно выложил на парту во время семинара «Краткий курс истории ВКПБ» и сборник Сталинских докладов «Вопросы Ленинизма». Анастасия Терентьевна имела обыкновение ходить по рядам, и, подходя к моей парте, она увидела эти книги, переменилась в лице, стала белой, потом красной, было видно, что она не знает, как на это реагировать. Ей, с одной стороны, было, наверное, приятно, что я проявляю интерес, но с другой стороны - книги и речи Сталина были в брежневские времена под негласным запретом. И тогда она сказала: «Ну что, Мнацаканян, это же старые книги, по ним уже никто не учится! Ха-ха!» - но не попросила их убрать и не стала ругать меня или подымать скандал.

 

Как всякий смышленый студент, я понимал, что надо найти способ получения наивысшей оценки при наименьших затратах усилий. У нас оценивалась активность на семинарах, причем неважно, делаешь ли ты основное сообщение или просто вылезаешь с дополнениями (это тоже засчитывалось как активность). Так что я основных докладов старался не готовить, а когда в конце семинара она спрашивала, есть ли у кого-то замечания, я поднимал руку и говорил: «А вот в отчётном докладе…» - и цитировал что-нибудь из речи Сталина, и видно было, как она расцветает. «Этого мы не проходим, но хорошо, что вы интересуетесь» - говорила она, улыбаясь.

 

Этот пример хорошо показывает, что в наше время были такие своеобразные «пласты», или круги запрета, как вот в моем случае - круг первый (речи Сталина), круг второй - речи его оппонентов, круг третий- мнение независимых, прежде всего западных, историков обо всем этом периоде… И если в первый круг ещё можно было как-то безболезненно заглянуть, то я не знаю, что было бы, начни мы на семинарах по истории партии читать или цитировать речи Троцкого или Бухарина (да и где их было взять?), но зато я точно знаю, что было бы, если бы на эти семинары кто-то принес книги Авторханова, Джиласа или Конквеста…

 

Я помню фотографии Сталина на грузовиках. Несомненно, со стороны молодежи нашего поколения было непонимание отношения старших людей к этой личности. Ведь очень многое было тогда под запретом. С одной стороны, происходили эпические события: индустриализация, победа в войне, но с другой стороны, невозможно было обсуждать многих причастных к этому персоналий. Это приводило иногда к неожиданным эффектам. Многие, может, не помнят, но в середине 70-х был снят фильм «Освобождение», 5-серийная эпопея, действие который начиналось в 1943 году с Курской дуги, т.е. с побед, а 41-42 гг. были многозначительно опущены. И впервые за много лет появился тогда экранный образ Сталина. Я помню, что мы смотрели этот фильм с дедушкой в зале кинотеатра Октябрь, было много народу, и неожиданно при появлении Сталина на экране зал взорвался аплодисментами. Это было неожиданно, вроде «культ личности» был осуждён, но люди аплодировали. Помню, дома я пристал к деду, который был 1898 года рождения, с вопросами про Сталина. Но дед на мои вопросы толком отвечать не стал, пожал плечами, уставился в окно, усмехнулся и сказал: «Тифлисский кинто» - и больше я ничего от него не добился. Я знал, что в Тифлисе так называют молодых хорошо одетых бездельников, часто мелких жуликов, торговцев, или, как их называли в наше время, «фарцовщиков», которые слоняются по улицам в поисках приключений. Мой дед, как и многие другие люди, которые жили в то время, крайне неохотно делился воспоминаниями. Возможно оттого, что они помнили и то, что современностью отрицалось и запрещалось. Так что образ Сталина для меня складывался из таких странных отрывков.

 

Вот кстати ещё один характерный эпизод: во время просмотра фильма «17 мгновений весны», году так кажется в 1975, при появлении на экране в одной из серий Сталина, который что-то там говорит про полковника Исаева, соседская девочка лет 8-ми (мы смотрели фильм на даче) вдруг спросила: «А Сталин был за нас?» Я помню, как моя мама чуть не упала, когда это услышала. Но это показывает и степень умолчания исторических реалий в тогдашнем обществе, и соответствующую степень невежества подрастающего поколения.