ВЛАДИСЛАВ МЕТРЕВЕЛИ, выпускник 1985 г., каф. общей физической географии и палеогеографии.    Никогда не думал, что буду писать стихи. "Никогда", правда, ограничивается периодом от момента начала сознательного мышления до лет восемнадцати. Странно подумать, что еще в семнадцать я путал Ахматову с Ахмадлуллиной и из-за этого чуть было не стал посмешищем в глазах почитаемой мною однокурсницы и ее приспешников. Однокурсница не забыта и поныне, а с того самого момента я активно взялся за свое самообразование да так, что через несколько месяцев мог различать манеру и стиль различных художников, благодаря чему легко идентифицировал авторство полотен импрессионистов в "пушкинском" и почитал уже не девушек-однокурсниц, а Евтушенко и Сельвинского. За это, кстати, спасибо Анечке (той самой однокурснице. Надеюсь, она сейчас читает эти строки). Вы уже поняли, дорогие друзья, что неисправимым романтиком я остался и по сей день. И пусть я пишу стихи не по мановению божественной руки и голоса свыше, как кажется мне происходит с истинными поэтами от Бога, а каждое мое стихотворение рождается в муках творчества и титанического подчас поиска рифмы и смысла одновременно, но от этого они для меня приобретают только бОльшую ценность. Надеюсь, что таковыми они станут и для Вас.  
А еще спасибо Сереже Подкорытову, который упорно скрывается от своих бывших однокурсников, за то, что однажды во время лекции "заразил" меня Львом Друскиным, о котором только недавно стали появляться сведения в интернете. Ну, а мы еще в начале 80-ых зачитывались "Венком сонетов", принесенным именно Сережей в аудиторию 2109. И конечно же, большое спасибо любимому факультету, который спустя 30 лет активно вмешивается в нашу жизнь, что-то постоянно проводит, куда-то приглашает, и благодаря которому некоторые из поэтов-любителей смогут обнародовать свои нетленные произведения и поделиться ими с соратниками.       Ваш Слава Метревели

                       Здесь, где Японское море
                                              смеется,
                                                     с песком играя,
                       Дождь написал твое имя
                                               на берегу Тараная. 

Здесь, на далекой скамейке
                           в окрестностях Тараная,

Я будто "в своей тарелке",
                           и мне не страшны расстоянья.
Причина тому простая,
                      как указателя стрелка -
Я обнаружил
             имя,
                   выбитое на скамейке.

 Имя и рядом строчку,
                     словно бы посвященье:
"Путь твой ко мне пусть осветит Господне благословенье".
Можешь ты мне не верить,
                         но имя твое то было.
И стало мне чуть теплее,
                         хоть ты меня не любила.
Здесь, на краю планеты,
                        тоскливо, как птице в клетке.
Мне надо к тебе, но я схвачен
                              меридианной сеткой.
И бьюсь в ней, как в паутине,
                             сплетенной рукою несчастья,
А для спасенья хватило б лишь
                               твоего объятья.
Здесь,
     на краю вселенной,
                       время торопит время,
А предо мною бездна
                    разверзлась
                                миллионом ступеней.
Но страшна преодоленьем будущая неизбежность:
Спускаться по ним,
                   бороться
                            и не найти твою нежность...
Думаешь ли о том же?
                     Мучаешься?
                                 Мечтаешь?
Или, забыв о прошедшем,
                        с новой судьбою играешь..?

Мне бы хотелось верить, хоть встретимся мы не скоро,
Что не были мы эпизодом
                        в жизни, промчавшейся "скорым".

                                 21-24 июля,  1984

                ***
Ты уедешь - останется осень,
Ясная осень и светлая грусть.
Песнь расставанья затянут колеса,
Я на прощальный твой взгляд обернусь.

Я не поеду гулять по оврагам,
Листья, сшибая, в веселой тоске,
То, что ушло, не воротишь и надо ль?
Встреча - песчинка у жизни в руке.

Помнишь, осеннее небо дышало
Нежностью, прелестью Пушкинских строк
Я те стихи, что в тот день ты читала,
Слушал, как школьник, забывший урок.

Все облетит, и теперь уже скоро
Землю укроют не листья - снега.
Вряд ли отъезд твой не встретит укором
И позабудет шальная тайга.

Гроздья лимонника вспыхнут прощально
На дотлевающих углях зари.
Вновь мне напомнят они обещанья,
Вечную сказку о вечной любви.

               Октябрь-ноябрь, 1985

          "Пахла станция Зима
                            молоком и кедрами."
                                           Е.Евтушенко

                            "Стоянка поезда 2 Москва -
                            Владивосток на станции "Зима"
                            14 минут" (объявление по станции)

Я был на станции Зима...
Там воздух, как водоворот,
Кружит, затягивая синь,
Она с ума меня сведет - я думал...
Поезд уходил, но с места мне не стронуться -
Меня вокзал приворожил своей хмельной бессонницей.

Здесь бисер мечет нудный дождь,
Промокших крыш и улиц тьма.
А надо всем "ВостСиб. ЖД"
И крупно: "Станция Зима".

Я ждал... взметнется птичий рой,
Ломая неба пустоту.
Иль сосен говор золотой
Споет о том, кого я чту.
А может, августу назло, что б оправдать название,
Сама зима взмахнет крылом, приблизив осень раннюю.

Но тщетно... Сказке вопреки
Осталась радуга в "Тайге".
Влачится беспросветность здесь -
Калека на одной ноге.

                 Август-октябрь, 1985  

Старый Таллинн, гордый Таллинн!
Снег, просевший до проталин,
Стаи галок, порт в тумане,
Здравствуй, здравствуй, город ранний!

Старый Таллинн, дивный Таллинн!
Я брожу по твоей тайне.
Островерхих крыш загадки,
Сверху дождь спешит украдкой.

Старый Таллинн, мудрый Таллинн!
Ты все знаешь, ты - печальный.
О сознании достоинств
Пишешь ты простую повесть.

Старый Таллинн, вечный Таллинн....                             
        
            ВОСПОМИНАНИЯ О КАМЧАТКЕ.

Первый шаг к намокшим грустью и печалью перевалам
Свеж и легок, будто ветер:
                          как по шпалам,
                                         как по шпалам...
А второй - взметает пылью
                          эхо в даль,
                                     к безмолвным скалам,
И зовет тебя,
             ликуя,
                   ввысь к истокам
                                     и началам.
Ты шагаешь
           по бездонным
                        коридорам края неба:
Третий шаг твой, как истома,
                             как пощада слабым нервам.
Шаг четвертый обеспечит
                        всем потомкам в назиданье
Мемуары
        и твоих бессчетных снов воспоминанья.

Запах трав и солнца хлынет на тебя со всех сторон,
А над перевалом кружит только черный, черный ворон...

И вперед -
           шестой, седьмой, восьмой, девятый...
                                                что за этим?..
Мы вгрызаемся в ущелье,
                        и под нами только ветер,
Только крик обезумевших
                        птиц рассеян, жарк и светел -
Направляем шаг десятый
                        к обезличенным столетьям.

И в приметы мы не верим,
                         но тринадцатый,
                                        как будто
Нам свинцом налили ноги, -
                           горько, странно почему-то.
Ты шагаешь
           богом гнева
                       над землей вперед и выше,
Падаешь, разбив в кровь руки,
                              стона даже не услышав.

Горный воздух -
                куб хрустальный -
                                  в легких у тебя
                                                  теснится.
Шаг двадцатый: ты не видишь
                            позади идущих лица.
Двадцать первый подхлестнет тебя,
                                и вот твоей десницей
День разбит,
             его осколки
                         в небе кружат будто птицы.
Шагом сотым ты докажешь:
                         нет сильней тебя и лучше.
Сто тридцатый беспросветный,
                             серый,
                                    нудный, точно туча.

Но уже на двести первом - небывалый в жизни случай -
Шумно вздрогнет, испугавшись, покоряемая круча.

Но еще к заветным скалам
                         очень долгая дорога.
Шаг за шагом, камень к камню,
                              постепенно,
                                          понемногу.
И сказать мы сможем веско,
                           увидав вдали отроги,
Как сказал поэт когда-то:
                           "Мы успели в гости к богу".
                          
                         ***       
Я снова грустный клоун. Не обижай меня!
Пропасть в кругу арены, боюсь я как огня…

Из клетки вышли тигры - народ остолбенел,
Но мне гораздо хуже – я просто не у дел.

Под маской Арлекина мне душно, тяжело…
Сменить ее хотел бы хотя бы на Пьеро.

Под маской Арлекина  родится новый мим
Здесь ищет он спасенья, цИрковный пилигрим.

Здесь проще все, игривей, здесь слезы, как вода,
Но тащится уныло дней волглых череда.

Здесь грозный дрессировщик, топорща жесткий ус,
Бичом грозит глумливо - сюда я не вернусь!

Гастрольные вокзалы, гостиницы, перрон,
Но гром аплодисментов не заменяют дом.

Кто спрячется под маской, и кто пойдет искать?
Мы детскую считалку стараемся понять.

Кто лишний? Третий лишний! На острие луча
Вопросы без ответов, что бьют острей меча.

Пожалуй, будет лучше забыться и уснуть,
Иль лечь под нож факиру. В ушах - молчанья жуть.

Под куполом трапеций смешная кутерьма,
Но мне костер из снега и дождь милей огня.

Меня, как обезьянку, ты выставила вон,
Но с этим не смирился лукавый купидон.

Отравленные стрелы! Всадил в меня колчан.
А по ночам я вою, упав ничком в топчан.

Я снова грустный клоун. И выхода мне нет.
И нам с тобой не светит идти встречать рассвет.

Звонок последний сделан. Мне надо на манеж.
Заряжен холостыми мой револьвер, хоть режь!

Вам только показалось, что кровь моя бежит.
Но почему же клоун в песке лицом лежит…

                 ***
Я полюбил тебя город бездонный.
Ты не умерен ни в росте, ни в жизни.
Сотнями шпилей ты небо наполнил.
Хоть колокольни глядят с укоризной.

Вдрызг разрываются лужи осколками
Под колесницами орд поливальных.
Радуги сотнями плещутся в окна,
Будто и не было дум поминальных.

Венами улиц несешь свою ношу:
Тяжесть истории, горб казематов.
Может не стоит вдаваться в детали?
Я увольняюсь, довольно маразма!

Время не коник - вспять не поскачет.
Тупо малюю рисунки на парте.
Если увидеться хочется с детством,
Значит подсунул бармен настоящих…

Много дорог исходили мы всуе.
Видели страны, столицы похлеще!
Но этот дождь в сочетании с солнцем -
Только твое! Не оставим надежды!

Бьется ли в мозг мне дурное знаменье
Или в ушах речь и песнь чужеземья,
Я вспоминаю тебя непременно
Хоть за бокалом вина, хоть за рюмкой.

Нет ни каналов в тебе, ни дворцов же,
Да и соборами хвастаться – полно!
Но почему же в разлуке с тобою
Жизнь, как и смерть, не считается полной?!

                ***
Не изменилось ровно ничего…
Четыре дня, всего четыре дня…
Лети, лети! Не обожги крыла!
Не дай глазницам выплакать меня.

У набегающей на Шамару волны
Нет шансов задержать тебя в руках.
Мне повезло чуть больше – я лежал,
Как остров Русский в дымчатой близи.

Смотри, как звезды корчатся на дне…
Но лучше, чем барахтаться в пыли.
Твои глаза узнают не вполне
Мой профиль, разделенный на нули.

Четыре дня, всего четыре дня…
Ступень к ступеньке выводила нас.
Кривые лестниц, сопок череда,
Слиянье тел… но дух наш не угас.

Дурных привычек дымный приворот…
Не к месту вспомним крепость Лярошель
И вот уже проснулся словно кот
Стареющий безумный Эгершельд.

Ветрами продуваемый насквозь,
Застывший, словно бабочка во льду,
На рейде парусник дырявит небосвод,
Нам кажется, что мы в его плену.

На «третьей» речке вышли погулять
Босые ножки стертые твои.
И мне, поверь, вовеки не понять,
Как с дна поднять возможно корабли.

Под виноградником, где влажно и темно,
Венок сонетов прорастет извне.
В ночи мое горящее окно
Как знак влюбленным, солнце в полусне.

Как объяснить тебе, как рассказать
О парадоксе времени кольца?
Спирально сжатая пружина бытия
Не осветит мне милого лица.

Когда оно навстречу солнцу воспарит -
У нас глубокой ночью небосвод
Дарует россыпь звезд и говорит,
Что каждый день зачтется нам за год.

Возьми закат на кончик языка
Не бойся уколоться – он не еж!
Дрянной коктейль из пихт и ржавых барж
Тебе ночной посыльный не принес?

Смотри – маяк еще горит
В расстрелянной рассветом полумгле.
Я не признаюсь, что приюта мне
Нет ни на той, ни в этой стороне.

Четыре дня, всего четыре дня…
Уснем сродни тюленям между скал.
 Я улыбнусь, и губ твоих полынь
Слезами просочится в мой оскал.

Четыре дня… проходят наши дни,
Всего четыре пролетело ночи.
Живем, сердца навек разъединив,
И край земли о неба край грохочет.

                        19 августа 2008