Из рассказа «Маленькая, но судьбоносная Шотландия»

 

На зарубежных кафедрах географического факультета МГУ полагались зарубежные поездки-учебные практики. Во времена СССР они всё больше были в сторону стран социалистического лагеря — Чехословакии, Венгрии, Кубы. Но железный занавес проржавел и открылись шлюзы. Группа нашего четвёртого курса отправилась на летнюю практику в Шотландию. Поездку студентов из России помог организовать энтузиаст-любитель природы из Глазго по имени Грир Харт.

 

Грир был учителем чего-то отвлечённого в средней школе одной из рабочих окраин Глазго. Консервация природы была его страстью и неформальным делом всей жизни. Он основал благотворительное общество под названием «Шотландский Лесной Фонд» («The Scottish Tree Trust»), под эгидой которого выискивал и получал гранты, скупал участки на вересковых пустошах в удалённых уголках Шотландии и сажал на них деревья. В грировском лесном обществе в основном крутился всякий сброд из рабочих районов города. Всех возрастов безработные, полусумасшедшие любители флоры и фауны, сутенёры и прочие маргиналы.

 

Группа из двадцати пяти студентов прибыла в Глазго из Москвы во главе с научным руководителем доцентом Солнцевым. Несмотря на то, что доцент ни слова не говорил по-английски, шотландцы быстро прониклись к нему пиететом, почтительно называли «профессором» и задаривали бутылками виски. Я, также как и Солнцев, не умела изъясняться на языке, и потому мы с ним держались друг друга и безостановочно трудились над распитием подаренного виски, пока остальные члены группы налаживали мосты с шотландскими аборигенами.

 

Нас поселили спать на низких раскладушках в залах грировской средней школы и кормили за гигантским столом в школьной столовой. В меню преобладала еда из консервных банок, напоминающая кошачью. Именно с той поры я на всю жизнь запомнила одно из афористичных речений Солнцева, сказанного им своим знаменитым хриплым голосом тональности а-ля Глеб Жеглов. Я начала говорить что-то нелестное в адрес желеобразных мясных тефтелей, поданных на обед. «Запомни, — жестко прервал меня профессор. — О еде, как о покойнике, нужно говорить либо хорошо, либо никак!»

 

Грир Харт был невысокого роста коренастым мужичком с мощными бицепсами, шарами перекатывающимися под футболкой, плотно облекающей торс. В молодости он был штангистом. Лысоватый, в очках на узко посаженных глазах, с аккуратно подстриженными усами и бородкой, лицом он поразительно напоминал знаменитого советского штангиста Юрия Власова. Грир был непререкаемый лидер принимающего нас шотландского сообщества. Входя в школьную столовую, где мы всем составом собирались для трапезы, он приветствовал нас зычным «Зиг Хайль!», шутливо изображая фюрера. «Я принёс вам мороженое!», объявлял он вслед, потрясая над головой большущей разноцветной коробкой…

 

 

Из рассказа «Британская идентификация русского профессора»

 

…. В общем, мы решили, что Владимир Николевич Солнцев-Эльбе все же попытается пройти идентификацию на английском языке, на котором он говорить абсолютно не умеет.

 

Итак, мы отправились на идентификацию Солнцева-Эльбе британскими паспортистами. По дороге я «натаскивала» Владимира Николаевича на первые три вопроса, которые ему непременно будут заданы прежде всего. Попросят назвать имя так, как оно заявлено в анкете на паспорт. Затем потребуют «проспеллинговать» это имя, то есть произнести его по буквам. Затем попросятпроизнести адрес проживания. Далее могут спросить все что угодно, и нет никакого смысла «натаскивать» на возможные варианты, потому что надежды все равно очень мало, что Солнцев поймет, о чем его спрашивают. Одна надежда на то, что ответов с трудом говорящего даже шепотом профессора на три первых вопроса будет достаточно, чтобы его идентификация состоялась. Если же упорные англичане и дальше будут допрашивать, то решили, что тогда Солнцев станет на все вопросы отвечать одну фразу, которую он очень хорошо умеет произносить, потому что с давних пор заучил ее на крайний случай: «My wife disappeared», что означает «Моя жена исчезла». Для пущей убедительности профессор станет заглядывать под стол и беспокойно озираться по стронам, как бы разыскивая «пропавшую» жену. Тогда, может, итервьюер поймет, что дело дрянь, и прекратит бессмысленную экзекуцию.

 

Паспортные служащие встретили нас приветливо. Кажется, что в результате моих недавних телефонных звонков они были в теме и ожидали, что к ним придет джентльмен с дыркой в горле. По прохождении вводной части в предбаннике паспортисты поинтересовались у меня, насколько плохо у мистера Владимира с английским языком. «Знаете, — ответила я, — по части чтения на английским языке у Владимира даже лучше чем у меня. Он, видите ли, отставной professor московского университета, он очень умный и постоянно читает научные книжки на английском. Но с разговорной речью неважно из-за проблемы с голосом, так что вы уж примите это, пожалуйста, во внимание». «Ноу проблем, — ответили британские чиновники, — все будет окей!»

 

Появился интервьюер-дознаватель, пожилой англичанин высокого роста, грузноватый и сутуловатый, светлые волосы острижены бобриком, штаны как будто подрезало электричкой. Располагающий такой к себе дядя, с виду не цербер. Он ласково с нами поздоровался, пожал нам руки и пригласил Владимира пройти в комнату для собеседования. Я осталась сидеть в зале ожидания, не сомневаясь, что через пять минут все закончится. Но проходит десять, пятнадцать, двадцать минут, и я начинаю изумляться, как беседа может так долго длиться с человеком, который не понимает языка. Наконец из недр допросного пространства появляется солнцевский интервьюер и просит меня зайти в комнату.

 

Я застаю Солнцева нахохленно сидящим на стуле перед столом интервьюера. У профессора абсолютно замордованное выражение лица зеленого цвета. Дознаватель садится за стол с другой стороны и умиленным голосом сообщает мне, что «Vladimir did well!». То есть, «Владимир справился отлично!». Далее англичанин поясняет, что он с Владимиром уже почти закончил, вот только на несколько вопросов он так и не смог получить от Владимира ответ. Может, я помогу перевести? Валяйте, как бы небрежно соглашаюсь я.

 

Усердный дознаватель вперяет взгляд в монитор своего компьютера и вопрошает:

 

— Какой у вас почтовый индекс? Когда состоялась церемония вручения вам свидетельства о британском гражданстве? Кто подписал вашу фотографию в анкете?

 

Поняв, наконец, с помощью моего перевода, суть этих немудреных вопросов, Владимир с трудом вышептывает ответы на свистящем английском. Англичанин опять с умилением повторяет, что Владимир «отлично справился», объявляет идентификацию успешно состоявшейся и отпускает нас подобру-поздорову.

 

Покинув паспортный стол, первые минут пятнадцать Солнцев потрясенно молчал. Потом сообщил, что чувствует себя изнасилованным.

 

«Ты знаешь, сколько мне этот тип всяких вопросов задавал? А я никак понять не мог, чего он от меня хочет! Он постоянно заглядывал в свой компьютер, будто идя по какому-то списку. Потом перегибался ко мне через весь стол и трубным голосом задавал очередной вопрос. А я, чем громче англичанин говорил, тем меньше его понимал! У этого старикана произношение какое-то утробное, все слова сливаются в один непрерывно гудящий звук! Он что меня только не спрашивал! Что-то про моих родителей, я не очень понял что, но сказал ему на всякий случай, как моих родителей зовут. Потом, по-моему, про сестру мою что-то спросил, но я не понял что. Потом что-то меня спросил, кажется, про церемонию британского гражданства, я опять не понял, что он спросил, но на всякий случай ему попытался сказать, что я с женой сфотографировался на фоне портрета английской королевы! Потом он почему-то спросил меня про сад в нашем доме. Кажется, англичанин хотел знать, что у нас в саду растет. Я хотел ему ответить, что у нас в саду растут кусты, но забыл слово „кусты“ по-английски. Тогда я вспомнил слово „дерево“, и сказал, что у нас в саду дерево растет… Потом я еще вспомнил слово „трава“ и сообщил англичанину про траву. Ему про траву мой ответ, кажется, очень понравился, потому что он радостно стал повторять „oh, grass, yes, yes, grass!“. Англичанин еще почему-то, кажется, про гараж в нашем доме спрашивал. Зачем ему про гараж-то наш знать, или я не так понял? Еще спрашивал, где жена работает, и еще что-то спрашивал… я чуть с ума не сошел от его идиотских вопросов!»…

 

 

Из рассказа «Кино ужасов у озера Мичиган»

 

…. Комната как комната, в других мотелях примерно такие же, едва взглянув внутрь с порога, решила я, и отправилась обратно к мадонне в окошке, чтобы оплатить постой по цене пятьдесят долларов за ночь. Не супер-дешево, но весьма приемлемо за отдельное помещение со всеми удобствами.

 

Подкатили авто к самой входной двери и стали выгружать чемодан и сумки. В комнате обнаружился еще один источник освещения, и теперь можно было оглядеться. Декор мрачноват — стены обиты темнокоричневымы панелями, пол и потолок тоже темные. По периметру комнаты идет полка, типа подоконника, на ней нехитрая утварь — чайник и что-то там еще. Все какое-то замшелое, и до сознания стал доходить специфический запах, смутно знакомый, где-то давно, будто в другой жизни, встречавшийся. «Что-то здесь не то, как-то мне здесь не нравится», — сказала я профессору. «Маша, не привередничай, мы же с тобой полевые исследователи, забыла, как в палатках когда-то жили? И вообще, пора уже выпить» — ответил Солнцев, нетерпеливо доставая из рюкзака бутылку. Ладно, подумала я, переночуем как-нибудь.

 

Взгляд упал на кровать. Размер радует, тесно не будет. Застелена, правда, кривовато, и цветастое покрывало несколько непотребного вида. Цвет подушки, выглядывающей из под покрывала, показался мне подозрительным. Я отогнула покрывало и ахнула в изумлении. «Солнцев, посмотри!» — не веря собственным глазам, воскликнула я. На наволочке с желтым оттенком красовался серый след подошвы ботинка гигантского размера. Как в выразительном кадре кино ужасов — крупным планом отчетливая геометрия рифленого рисунка подошвы чьего-то увесистого ботинка.

 

Я откинула покрывало полностью. Кино ужасов продолжилось. В центре изжеванной серой простыни зияло огромное желтое пятно. Вернее, много застарелых пятен, судя по коричневым разводам по краям. В постель явно кто-то сильно обмочился, и не раз. С помрачившимся рассудком от сюрреальности происходящего я вынеслась из комнаты. На парковке маячил Хиппи Джо. Задыхаясь от волнения, я прокричала ему про грязное постельное белье. «Ой-ё-ёй, мэээм, какая неприятность! Очень извиняемся, мы не успели постелить чистое… сейчас я мигом, сейчас свеженькое принесу!»

 

Осознание того, куда мы с профессором попали, еще не наступило, а Джо уже нарисовался в комнате с комком постельного белья в руках, если и чистого, то явно неглаженного. «Мы сейчас мигом все поменяем, мэээм», — забормотал он и стал сдирать грязную простынь с кровати. Кино ужасов набирало обороты — вплыл следующий крупный план с матрасом. Он был весь в серии пятен желто-коричневой палитры. «Ой-ё-ёй, мэээм, как неловко, с этой стороны матрас немного загрязнился, но ничего, мы его перевернём на другую сторону!» Хиппи Джо быстренько перевернул матрас, и обратная его сторона явила новые палитры красок — от буро-коричневого до черного…

 

 

Из рассказа «Автопроисшествие на границе двух графств»

 

…Но вот, о счастье, послышался звук приближающегося авто. Я с надеждой бросилась ему навстречу, перегородила дорогу, отчаянно размахивая руками. Автомобиль притормозил. За рулём сидел молодой холёный англичанин. Запинаясь от волнения, я описала ему нашу патовую ситуацию.

 

— А вы позвоните в полицию или обратитесь в службу спасения, — посоветовал находчивый джентльмен.

 

— Так говорю же Вам, что не можем — наш телефонный аппарат закрыт в машине! Помогите нам, пожалуйста, сделайте звонок со своего телефона.

 

— А у меня нет с собой телефона, — возразил джентльмен.

 

Никакого сочувствия наше положение у него не вызвало. Никаких спасительных идей ему в голову не пришло. Например, попробовать помочь взломать замок. Или съездить в ближайший населённый пункт в трёх милях отсюда, найти общественный телефон и вызвать кого-нибудь к нам на помощь. Англичанин пробормотал, что торопится по делам, газанул и был таков.

 

Тогда мы решили разбить заднее стекло. Нашли увесистый булыжник и минут пятнадцать со всей силы долбили им по стеклу. Не тут то было, наш автомобиль марки Тойота оказался крепким японским орешком. Стекло покрылось царапинами, но разбиваться явно не собиралось.

 

Вдали показалась голова в разноцветном шлеме. В нашу сторону двигался велосипедист, поджарый англичанин лет сорока. Телефона при нём, разумеется, тоже не оказалось. Быть может, в бардачке при велосипеде найдётся острый предмет, который поможет нам вскрыть дверь машины? Спортсмен окинул нас безучастным взглядом. Сказал, что ему надо ехать дальше. Что, возможно, через полчаса он будет проезжать по этой дороге в обратном направлении, и если мы еще будем здесь, он подумает, как нам помочь. Велосипедист усиленно закрутил педали и исчез в сыром тумане сгущающихся апрельских сумерек.

 

К вечеру похолодало, и мы стали подмерзать. Через час на поля упадёт темнота, и нам останется только лечь и бесславно умереть на сырой английской пойме подле своего строптивого японского автомобиля…

 

 

Из рассказа «Дом на границе английских страт»

 

… Милые английские детишки перестали ломиться в парадную дверь, потому что они придумали прибегнуть к гораздо более действенному методу нападения. Подбежав к забору со стороны нашего сада, они стали подпрыгивать и, прицельно метясь, швырять палки и камни в сидящих в саду гостей. Попали Ване в переносицу. Пришлось звонить не только в полицию, но и в скорую помощь.

 

Приехавшие на вызов врачи исключили перелом носа, констатировав глубокую ссадину. Продезинфицировав рану, наложили повязку. Отдых россиян в гостеприимной цивилизованной стране Великобритании начинался великолепно.

 

Следующие два часа мы потратили на общение с полицией. Двое прибывших «бобби», как их ласково называют англичане, были в чёрных касках с серебрянными кокардами, чёрных рубашках, заправленных в чёрные брюки, и с кобурами на бедрах. У одного полицейского, совсем юного на вид, сильно косили глаза. Бобики неспешно ходили взад-вперёд по нашей гостиной, почёсываясь и лениво задавая нам вопросы. В какой-то момент я вышла с косоглазым бобиком в палисадник, указывая на Мерседес как первопричину случившегося. Полицейский подтвердил, что в данном месте парковка машины с частичным заездом на тротуар не является нарушением. Пока мы стояли на улице, мимо нас продефилировал на велосипеде белобрысый конопатый крепыш. Крутя педали, он с нескрываемым интересом рассматривал арену своих недавних действий, изо всех сил выворачивая голову в нашу сторону. «Вот же он, вот зачинщик! — вскричала я. — Задержите его, сделайте хоть что-нибудь!»

 

Полицейский лениво поскрёб подбородок и, не шелохнувшись, задумчиво косящим взглядом проводил весело уносящегося вдаль юного викинга.

 

— Никого ловить и привлекать к ответственности мы не будем, — произнёс английский блюститель порядка. — Малолетние нарушители вне нашей юрисдикции. Ими занимается не полиция, а специальный отряд по работе с антиобщественным поведением населения. Мы передадим им это дело.

 

— Интересно получается, — сказала я. — Мы подвергаемся физической атаке, да ещё на нашей собственной территории, и это классифицируется не более, чем антиобщественное поведение. Криминала в палках и камнях, летящих в наши лица, стало быть, нет никакого. В следующий раз мы сфотографируем обидчиков в момент нападения и предъявим вам снимки.

 

— О нет, — покачал головой полицейский. — Я бы вам очень не советовал никого снимать на свою камеру. Вы не имеете права фотографировать окружающих без их согласия. Вас потом могут затаскать по судам.