24.02.2021

 

 

Отправляясь в армию, я в глубине души опасался, что окажусь среди роботов, умеющих лишь отдавать и выполнять команды. Что при виде любого майора мне придётся чеканить строевой шаг и брать под козырёк. Беспокоился я напрасно. В армии меня встретили живые люди. В том числе такие колоритные, каких не часто найдёшь на гражданке. Знакомство с ними началось в день, когда я в тонкой курточке, замёрзший, приехал в посёлок Заветы Ильича Хабаровского края, в авиационный полк, к месту моей двухлетней службы.

 

Деловитый замполит привёл меня в офицерское общежитие, открыл дверь в небольшую комнату и сказал: «Вот здесь будете жить». Следом бойцы затащили старую пружинную кровать и ватный матрац с подозрительными пятнами. Я осмотрел своё новое жилище. Оно было с видом на море. Из окна, за заборами, виднелся кусочек замёрзшего Татарского пролива. У моего нового отсутствующего соседа кровати не было. Он спал на деревянной двери, установленной на массивный ящик из-под ракеты типа "воздух-воздух". На полке стоял десяток книг. К моему удивлению среди них я не нашёл «Устава гарнизонной и караульной службы», зато увидел томик стихов Кушнера. Коридор пропах дымом, но в самой комнате, похоже, не курили. Взглянув на часы, замполит заторопился на полковое построение. Мне туда можно было не ходить. Форму мне ещё не выдали. С завтрашнего дня я поступал в распоряжение начальника метеослужбы полка майора Богуна. Я осмотрел кухню, принял душ. В туалете висела Саманта Фокс в формате топлесс. Обычное запущенное холостяцкое жильё. 

Мои новые соседи – прапорщик Андросов и старший лейтенант Лаврищев (здесь и далее некоторые имена изменены) предложили выпить спирта.  Помимо знакомства для этого был ещё один повод. Андросова премировали тяжёлым механическим будильником и вручили почётную грамоту. Теперь у него появился шанс получить тринадцатую зарплату, уйти в отпуск летом, а возможно вскоре обмыть третью маленькую звёздочку. Свои награды и поощрения прапорщик заработал честно. Перед самым взлётом, он заметил, как из машины, которую готовился поднять в воздух сам командир полка, хлещет масло. Реактивный двигатель могло заклинить на низкой высоте, над ледяным крошевом моря. Я спросил, что этом случае ожидало полковника. Пара непечатных слов не оставили сомнений в его дальнейшей участи.

 

Минут через двадцать появился и мой сосед по комнате - техник самолёта  старший лейтенант Яков Куперман. Соседи звали его Яклич. Выглядел Яклич довольно мрачно. Сначала я решил, что он закручинился в связи с моим подселением. Вскоре оказалось, что у моего нового соседа возникли проблемы посерьёзнее. На общеполковом построении старшему лейтенанту Куперману объявили строгий выговор. Теперь его ждало лишение тринадцатой зарплаты, отпуск в феврале и задержка в присвоении очередного воинского звания. Выпив горячего кофе Яклич посвятил меня в детали последнего лётного происшествия. Его МИГ-21 был полностью готов к полёту. Если не считать того, что забыли закрыть масляную систему. Да, текущее масло он не заметил… Но с кем, в конце концов, не бывает такого? Тем более, что Андрос, всё равно, тормознул истребитель на рулёжке... Я понял, что с соседом мне повезло. Только такой редкостный раздолбай будет способен понять и простить моё собственное разгильдяйство.

 

Четвёртым обитателем трёшки оказался капитан Сумесов или Тимофеич. По старшинству он занимал отдельную комнату. У Тимофеича было редкое чутьё – он безошибочно распознавал социально чуждый элемент. На второй день нашего соседства он раскусил меня и пригрозил пристрелить из ракетницы. Нормального табельного оружия ему, как запойному алкоголику, уже давно в руки не давали. Держали на какой-то второстепенной должности, чтобы дотянуть до пенсии. Обострённая во время частых запоев классовая ненависть не мешала капитану втихаря шарить по нашей комнате в поисках одеколона и других спиртосодержащих жидкостей. Позднее я понял, как Тимофеич вычислил моё гнилое интеллигентское нутро. Несмотря на то, что я использовал мат в виде существительных, глаголов, прилагательных, наречий, в моей речи явно не хватало матерных междометий.

 

Однажды, ни свет, ни заря Тимофеич сильно забарабанил в нашу дверь. Я удивился. Обычно в поисках спирта и одеколона он заходил бесшумно. «Выборы, все на выборы!», - голосил служивый. Мы сделали попытку разобраться в причине его повышенной политической активности и выяснили следующее. Из-за очередного запоя Тимофеичу почудилось, что он находится на своём предыдущем месте службы, близ литовского города Каунаса.  А в тамошнем авиационном полку в день выборов проводилось социалистическое соревнование. Оно заключалось не в том, кто и как проголосует. Кандидат от блока коммунистов и беспартийных был один и по-любому получал 99%. Соревновались в скорости голосования, то есть какая эскадрилья быстрее отдаст свои голоса. Так как отстающих могли наказать, то уже за час до открытия избирательных участков суровые главы семейств деловито гнали к урнам домочадцев, включая жён, стариков и совершеннолетних детей.

 

Последним подвигом капитана Сумесова перед демобилизацией была история с козлом. Однажды поздно ночью общежитие огласилось нечеловеческими криками. Придерживаясь неписанных норм мужской этики, и зная, что время от времени капитан приводит в свою комнату немолодых собутыльниц, офицеры не стали выходить в коридор. Через какое-то время крики стали сопровождаться звуком душа и уговорами  капитана «Дай я тебя помою…».  Часа через полтора крики стихли. Утром обитателям общежития открылась ужасная сцена. Вся ванная комната и кухня были вымазаны мазутом. Оказалось, что Тимофеич затащил на пятый этаж измазанного мазутом козла. Козёл этот давно бегал по гарнизону, пугая офицерских жён в белых пальто. В конце концов, так и не очистив от мазута, его съели солдаты. 

 

Ещё один сослуживец, техник самолёта старший лейтенант Василий Шанин сильно отличался даже от таких фриков, какими были мы с Куперманом. Он не курил, не пил спирт, не сквернословил, писал стихи, а главное - изучал украинский язык, чтобы читать в оригинале поэта Виталия Коротича. Понятно, что такому необычному человеку было трудно найти друзей в офицерской среде, поэтому Василий буквально вцепился в нас. 

Василий был небольшого роста, с наивными голубыми глазами и пушистыми юношескими усиками. Происходил он из старинного сибирского города Шадринска и очень гордился тем, его город расположен всего в четырёхстах километрах от родины малоизвестного писателя Сергея Залыгина. На ночном дежурстве Василий доставал пачку бумаги формата А-4 и писал стихи. Сверху на каждом листе типографским способом была напечатана шапка: «Коппинский комбинат технологической щепы». В посёлке Коппи, километров в пятнадцати от нашего городка, перерабатывали в щепку лес для последующего экспорта в Японию. 

По мере того, как усиливалась Васина привязанность, мы стали испытывать некоторые неудобства. Василия невозможно было выгнать из гостей. Просто вытолкать его за дверь нам мешало воспитание. Другого языка он не понимал. Ситуацию ухудшало то, что мы с Яшей подписались на кучу всяких перестроечных журналов, включая «Литературный Киргизстан», который анонсировал на следующий год «Скотный двор» Оруэлла. Вася стал использовать наше скромное жилище как избу-читальню. В гарнизонной библиотеке Оруэлла не было, а самому оформить подписку Василию мешала его патологическая скупость.

 

Но тут нам здорово повезло. По гарнизону пополз слух, что Васю побили. И что в этом туманном деле замешана женщина. При этом никто точно не знал подробностей. По непроверенным сведениям, Вася завёл пассию в одном из соседних рабочих посёлков, но неожиданно заглянувший на огонёк старый приятель дамы выпроводил соперника по жёсткому варианту. Старший лейтенант Шанин всячески отрицал данный факт. А что ему ещё оставалось делать? Его авторитет среди сослуживцев и так был ниже самой гнилой половой доски. В случае достоверного подтверждения всей этой истории, не сумевшего постоять за честь авиации Василия перестали бы уважать даже солдаты первого года службы.  

И тут я вспомнил про васины листочки. Стащить такие из заводоуправления могла только его муза из посёлка Коппи. Я рассказал о своих догадках Яше. Яклич сказал, что отныне проблема ночного гостя может считаться решённой. В тот же вечер, когда после шестой чашки чая Вася готовился погрузится в чтение журнала «Огонёк», Яша понимающе посмотрел ему в глаза и тихо произнёс:  «Технологической щепы», а затем, как ни в чём не бывало вернулся к своим делам. «Почему ты это сказал?» - забеспокоился Василий. «Что сказал?» - недоуменно спросил Яша… Вася стал спешно собираться на выход. Этот фокус над бедным Василием мы проделывали два вечера. На третий Василий не пришёл и больше в нашей комнате не появлялся. За такое правильное поведение другим офицерам мы его не сдали.

  

Скоро в сети любви-злодейки попался и сам Яша. Как-то он поведал мне о своей проблеме. На станции Совгавань-Сортировочная ему понравилась девушка-парикмахер. Яша стригся у неё раз пять, но никак не мог завязать разговор. Девушка была холодна и неприступна. «А в чём ты ездил на Сортировку?» - поинтересовался я. Впрочем, этот вопрос был лишним. Яша питал пристрастие к модной одежде и в свободное от службы время внешне мало отличался от удачливого фарцовщика. «До какого часа работает парикмахерская?» - спросил я, надевая замасленную техническую куртку из страшной чёрной брезентухи. Заодно представлялась возможность постричься.

 

Здесь надо сказать, что в нашем, приравненном к Северу, районе Дальнего Востока во время проводимой в СССР антиалкогольной компании верхняя мужская одежда, помимо её основного назначения, выполняла ещё одну чрезвычайно важную функцию. А именно, показывала доступ её владельца к спирту. Кавалеров в зелёных армейских шинелях дамы просто игнорировали. Незначительные запасы этанола, имеющиеся у пехоты, выпивались непосредственно на армейских складах. Чуть больше уважали чёрный морской бушлат. Некоторое количество спирта (на флоте его называли «шило») выделялось для протирки корабельной оптики и электроники.  Самой же престижной одеждой времён Горбачёва была авиационная куртка. На старенькие МИГ-21 выписывалось огромное количество технического спирта, большая часть которого никогда не попадала в бачки противообледенительных систем. В посёлке эту гадкую жидкость заслуженно называли "дустом" и меняли на красную икру в пропорции один к одному. 

 

Войдя в зал парикмахерской, я сразу узнал искомую даму по яшиному описанию – в верхнем ряду у неё не хватало двух зубов. Такие детали, будучи сыном зубного техника, Яша подмечал точно. Девушка – её звали Оля - с интересом осмотрела мой гардероб. От меня лишь потребовалось по-военному чётко ответить на три её вопроса: «Дуст есть?», «Куда ехать?» и «Подругу брать?».    

На следующий день, поздно вечером, я провожал двух весёлых Оль домой (вторая работала на Ванинском хлебозаводе). Расслабившегося Яклича пришлось оставить в общаге. Одна из женщин кокетливо хвасталась подруге: «Мне Яшка сказал такое, что никогда не говорил ни один мужчина. У тебя, говорит, девственные уши». «Это единственное девственное, что у тебя осталось» - парировала другая.

 

Позже я часто видел Олю-парикмахершу в нашем городке. Иногда она приезжала к Яше со своей пятилетней дочкой Светкой. Однажды она даже  вытащила нас обоих в театр Тихоокеанского флота. В это трудно поверить, но в нашем посёлке был свой профессиональный театр. Настоящий, в специально для него отстроенном здании с колоннами и спектаклем «Великий лягушонок» в репертуаре. Должно быть главному режиссёру надлежало ставить пьесы, имеющие отношение к водной стихии. 

 

Моим коллегой по метеослужбе был младший лейтенант Федечкин. Когда я начал службу, Федечкин был старлеем. Один раз, застукав его пьяным во время несения боевого дежурства, новый комполка Антонов прибег к редкой форме наказания – омоложению. Федечкин стал лейтенантом. Решив, что в одну воронку два снаряда не падают, напился на дежурстве опять. Антонов снял с него ещё одну звёздочку. За это время старлеем стал я. На фоне превращений Федечкина мой служебный взлёт выглядел ещё более стремительным. Федечкин был известен не только своим экзотическим воинским званием, но и тем, что его синоптические прогнозы были самыми надёжными.

 

Как-то на одном из дежурств я познакомился с капитаном Супруном. Узнав, что я учился в МГУ, капитан оживился. Московский университет был мечтой его молодости. Будучи сержантом срочной службы, он стал кандидатом в члены КПСС и готовился пойти на рабфак, чтобы бороться с хиппи, волосатиками, стилягами и прочей сволочью. О необходимости такой борьбы ему рассказал замполит. Но высшие силы пощадили Альму Матер. Как-то, во время важной штабной проверки, сержант Супрун с фляжкой воды в руке попался на глаза грозному генералу. Не вдаваясь в детали, тот распорядился наказать Супруна за употребление спиртного. Испуганный замполит не подписал нужных характеристик. Супруну пришлось ограничится борьбой с пятой колонной в стенах авиационно-технического училища.

 

Когда я сдал техничку на склад и в моём кармане уже лежал билет на самолёт до Москвы, я решил съездить к Яше в ванинский военный госпиталь. Яклич лежал там в одноместной палате инфекционного отделения. Со здоровьем у него всё было в порядке. Яшин знакомый  майор медслужбы устроил его туда отдохнуть от служебных хлопот. Я уже два раза навещал Яшу, приносил ему в палату свежие журналы «Знамя» и «Новый мир». Мы тепло простились. Сдуру я съел две котлеты с гречневой кашей из яшиного усиленного больничного питания. 

По приезду в Москву, меня обсыпало краснухой. Судя по всему, в инфекционном отделении ванинского госпиталя лежали и настоящие больные.