15.08.2021

 

О её досатинском периоде рассказывает ВЕРА ПАВЛОВНА ЧИЖОВА, удивительный человек, великолепный ученый, крупнейший специалист по ландшафтоведению, рекреационной географии и экологическому туризму, вед.н.с. ГФ МГУ. Человек, создавший и бессменно руководивший ГРУППОЙ ОХРАНЫ ПРИРОДЫ (ГОП) геофака, давший дорогу в жизнь огромному количеству студентов факультета. 

 

 

Название периода, к которому привязаны мои воспоминания, звучит как дореволюционный, что означает неопровержимую древность. Это действительно было давным-давно, в 1960 году, когда я, провинциальная девушка 16-ти с половиной лет, с небольшим фибровым чемоданчиком приехала в плацкартном вагоне из Туапсе в Москву поступать не куда-нибудь, а в сам МГУ! По принципу: «Если падать – так с верблюда».

 

Но, к моему удивлению, я поступила без особых трудностей, всего с одной четвёркой, и выбрала кафедру физической географии СССР (тогда кафедру надо было выбирать сразу, до поступления). Главный повод для такого выбора был прост и незатейлив: эта кафедра стояла в списке первой! Список был вывешен на 18 этаже, на доске объявлений для абитуриентов, и именно здесь я узнала, что факультет, оказывается, состоит из множества кафедр (справочника для поступающих у меня не было вообще). 

Здесь же я узнала, что в этом году впервые вместо истории надо будет сдавать физику (а всего экзаменов было 5: математика устно и письменно, сочинение, иностранный язык и физика). И я страшно обрадовалась: точные науки мне давались гораздо легче. А на экзамене по физике мне ещё раз повезло – попалась задачка на второй закон Ньютона, который знают даже троечники. А я закончила школу почти отличницей: четвёрки у меня были только по естествознанию, новейшей истории и конституции (да-да, был и такой предмет!).

 

А ближе к весне выяснилось, что в тот год в верховьях Москвы-реки, там, где находилась наша Красновидовская учебно-научная база географического факультета, создали Можайское водохранилище. И все отличительные детали долинного рельефа (пойма, террасы, придолинные склоны) были затоплены. А без них какая же может быть геодезическая практика, которая шла в списке первой? Да и лесá по берегам нового водоёма были подтоплены, и потому состав лесного биоценоза не соответствовал влажности почвы – ещё не приспособился. 

 

В результате практику первого месяца перенесли в окрестности деревни Тихоново – чуть ниже по течению Москвы-реки, ниже плотины. Деревенька маленькая – сейчас в ней насчитывается всего лишь 70 человек и 1 улица.

От этой практики в памяти мало чего осталось. Единственное, что хорошо помню, именно здесь выяснилось, что мне очень трудно подчиняться кому бы то ни было – гораздо легче руководить самой. Поэтому через некоторое время наш бригадир Боря негласно сдал мне свои полномочия и остался ответственным только за геодезические приборы. Кстати, дальнейшая моя жизнь в МГУ (а она и до сих пор продолжается здесь) показала справедливость такого вывода: руководить студенческим коллективом у меня получается гораздо проще и лучше, нежели подчиняться своим сверстникам или молодым преподавателям/сотрудникам.

 

Но как бы то ни было, первый месяц практики благополучно закончился, и мы выехали на поезде в Хибины на вторую часть практики – так называемую «дальнюю». В Хибинах мне понравилось всё: и сама база, и бытовые условия, и общение с преподавателями. А главное – необычная природа Русского Севера, не тающие даже в середине лета снежники и настоящие ледники, узкие ущелья с почти вертикальными скальными стенками, тундровая растительность с совершенно новыми для меня видами: толокнянка, шикша, карликовая берёзка и прочее. А ещё я тут впервые в жизни увидела болота. Но не те болота, которые, как говорится в детской загадке, «не вода и не суша: на лодке не уплывёшь и ногами не пройдёшь» - такие болота я открыла для себя только после второго курса на практике в Мещёре. А здесь были тундровые болота…

 

Но больше, чем болота, меня поразили так называемые полигональные тундры, образование которых показалось мне необычайно занимательным, и потому я постараюсь в двух словах вам рассказать об этом. Постоянное чередование циклов таяния и замерзания вечной мерзлоты вызывает растрескивание почвы. В трещинах формируются ледяные клинья, которые постепенно выталкивают на поверхность почву, и получаются своего рода валики, на которых тут же поселяется растительность. Но самое интересное, что получается не хаотичный рисунок, а именно полигоны, внутренняя поверхность которых остаётся практически обнажённой. Больше я такого не видела нигде (да я и в тундре-то редко бывала), поэтому эта картина так и стоит у меня перед глазами вот уже более полувека.

 

А ещё – о местных названиях! Я конечно, мало что помню, но ручей Юкспоррйок, ущелье Рамзая (гигантская трещина в горном массиве) или плато Расвумчорр – никогда не забуду… И кстати: песню-репортаж «На плато Расвумчорр» Юрий Визбор написал аккурат в 1961 году, когда и проходила наша практика. Поэтому привожу её здесь целиком:

 

На плато Расвумчорр не приходит весна,

На плато Расвумчорр все снега да снега, 

Всё зима да зима, всё ветров кутерьма, 

Восемнадцать ребят, три недели пурга.

 

Мы сидим за столом, курим крепкий табак.

Через час вылезать нам на крышу Хибин

И ломиться сквозь вой, продираться сквозь мрак, 

Головой упираясь в проклятье пурги.

 

А пока мы сидим за дощатым столом,

Курит старший механик столичный «Дукат», 

Привезённый сюда сквозь жестокий циклон

В двух карманах московского пиджака.

 

Он сидит и грустит неизвестно о чём, 

Мой милейший механик, начальник дорог.

Через час ему биться с плато Расвумчорр,

По дороге идя впереди тракторов.

 

Потому что дорога несчастий полна

И бульдозеру нужно мужское плечо, 

Потому что сюда не приходит весна —

На затылок Хибин, на плато Расвумчорр.

 

По сегодняшний день, по сегодняшний час

Мы как черти здоровы, есть харч и табак, 

Мы ещё не устали друзей выручать, 

Мы ещё не привыкли сидеть на бобах.

 

Нас идет восемнадцать здоровых мужчин, 

Забинтованных снегом, потёртых судьбой, —

Восемнадцать разлук, восемнадцать причин, 

Восемнадцать надежд на рассвет голубой.

 

Что вам снится, девчата, в неведомых снах? 

Если снег и разлука, то это не сон…

На плато Расвумчорр не приходит весна —

Мы идем через вьюгу, надежду несём.

                          1961 год

 

 

По идее после практики первого курса идут последующие – после второго и третьего. Но мои воспоминания об этих практиках гораздо менее впечатляющи (по крайней мере, мне так кажется), чем о последней, после 4-го курса. Чего стóит одно только начало её…

 

 

Как-то раз в середине весны 1964 года мне предложили поучаствовать в работе геохимического отряда какого-то неведомого мне научно-исследовательского института АН СССР. Полевые работы должны были проходить на территории Грузии и Армении. Я, конечно же, сразу согласилась, пока не передумали те, кто это предложил. Кавказ, тем более горный, я любила всегда, с раннего детства, а тембр голоса кавказских народов мне всегда казался музыкой. Добавлял экзотики тот факт, что добираться до места практики мне предстояло на самолёте – впервые в жизни!

 

Сведущие люди предупредили, что с непривычки меня может подташнивать в полёте и посоветовали взять с собой что-нибудь солёненькое. Ничего другого я не придумала, как взять пару солёных огурцов. Полиэтиленовых пакетов тогда ещё не было, и потому я их просто завернула в листок бумаги. И положила в карман.

 

Полёт прошёл нормально. Болтанки не было, вид из окна был замечательный, и огурцы вроде бы не пригодились. Но по прилёте мои коллеги из полевого отряда (их было человек 5-6, и все были мне незнакомые) предложили поужинать в ресторане аэропорта, поскольку добираться до места ещё долго, и надо бы перекусить. Меню было достаточно разнообразное, и, как сказал наш руководитель: «Не хватает только солёных огурцов». 

 

И каково же было удивление моих взрослых коллег, когда я, как по мановению волшебной палочки, тут же достала из кармана два солёных огурца. И тут они впервые за день обратили на меня внимание: мол, а девчонка-то не так проста, как кажется. Молчит-молчит – и вдруг оказывается почти что фокусником…

 

Так простой совет моих соседей (к тому времени я уже полгода как вышла замуж за своего одногруппника Алексея и переехала из общежития на улицу Горького – ныне Тверскую, где в коммунальной квартире проживали его родители) сыграл важную роль в формировании моего – как бы сейчас сказали – имиджа.

 

В нашем геохимическом отряде было всего 5 человек, а остальные члены полевой партии, человек 10, были геологами. Жили мы в палатках на большой поляне посреди леса двумя соседними отрядами, каждый из них имел не только свою программу исследований, но и самостоятельно вёл своё хозяйство. Задачей нашего отряда было геохимическое описание территории месторождения полиметаллов. Причём первая часть работ проходила на территории Грузии (70 км от Тбилиси), а вторая – в Армении (недалеко от г. Иджеван). Именно по материалам, собранным на этом армянском месторождении, я потом писала свою дипломную работу. На всё про всё было отведено 4 месяца: с июня по сентябрь.

 

Суть работы заключалась в отборе проб разных ярусов леса (древостой, подрост, подлесок и травяной покров) с помощью секатора. На каждой точке профиля (через каждые 100 м) надо было аккуратно срезать по 5 различных проб каждого яруса. Работа была несложная, и уже через неделю я ходила в маршрут самостоятельно, т.е. без штатного сотрудника, а лишь в сопровождении рабочей Татьяны. Она была тоже из Москвы, чуть старше меня, и нам вместе было интересно. Делали мы всё быстро, и уже к обеду заканчивали дневную программу и выбирали обратный путь до лагеря сообразно своим интересам: то забраться на небольшую вершину и посмотреть сверху на окрестности, то посетить развалины древнего храма… 

 

Потом в лагере мы резали собранные «букеты» на маленькие кусочки и сжигали их на костре в специальных железных противнях с отдельными ячейками для каждой пробы. Полученные продукты сжигания складывали в специальные самодельные бумажные конверты (одна из нас следила за костром, чтобы он горел равномерно, а вторая делала эти конверты), которые потом мы же с Татьяной и «дожигали» в сентябре в специальной лаборатории в Тбилиси в так называемых муфельных печах. На это камеральное дело было отведено 2 недели в конце сентября, в течение которых мы жили уже в столице Грузии, на территории турбазы.

 

Примерно такая же программа работ была и в Армении, только с той разницей, что в Грузии это были окрестности действующего месторождения, а в Армении – закрытого в начале 20-го века в связи с истощением запасов.

Помимо работы были у нас и выходные дни, которые мы «копили» для дальних путешествий: побывать на Кавказе и видеть с утра до вечера только пробы да огонь костра – было бы обидно. Таких путешествий в сэкономленное от работы время у нас было два: одно – на Севан, другое – в Тбилиси. Второе было более насыщенным событиями и потому помнится лучше.

 

Ехать в Тбилиси двум русским девушкам без сопровождения было нельзя, и потому мы с радостью согласились на предложение показать нам свою столицу двух знакомых геологов с месторождения: Рустама и Джандо. Однако сначала надо было согласовать этот вопрос с нашей начальницей Светланой, для чего они галантно пригласили нас всех троих к себе в общежитие на месторождении на товарищеский ужин. И только после этого спросили её разрешения показать нам саму столицу за пару дней.

 

За эти два дня мы успели посмотреть не только сам город, но и съездить на горный курорт на озеро Лиси, а вечером посетить Грузинский театр оперы и балета имени Захария Палиашвили на проспекте Руставели. Опера называлась «Абесалом и Этери». Она была создана по мотивам средневекового грузинского сказания с исполнением стихов великого поэта Грузии Шота Руставели. Поэт жил в 12-м веке и известен всему миру как автор одного из величайших произведений грузинской литературы «Витязь в тигровой шкуре». 

 

Мне запомнилось всё: само здание театра, построенное в неомавританском стиле, необычно нарядная и изысканно одетая публика. А сама музыка Захария Палиашвили и грузинский язык в оперном звучании потряс настолько, что в конце, когда главные герои поют прощальную песню, я заплакала. После окончания спектакля ребята спросили меня, неужели я знаю грузинский язык, что опера меня так растрогала. Я промолчала: иногда не нужны никакие слова, чтобы на глазах появились слёзы.

 

Возвращаться домой не хотелось, и мы решили посетить гору Мтацминда, возвышающуюся в центральной части города. На склоне этой горы находится пантеон с некрополем известных писателей, поэтов, артистов, учёных и общественных деятелей. Там же похоронен и Александр Грибоедов, известный всем российским школьникам и взрослым как автор «комедии в стихах» (как он сам её назвал) – «Горе от ума», а также его жена Нино Чавчавадзе. 

Мы доехали туда на фуникулёре, а потом поднялись на самую вершину горы, в городской парк. И решили прокатиться на огромном колесе обозрения, откуда виден весь Тбилиси. Наши ребята не захотели кататься на колесе и остались ждать нас внизу. А когда колесо подняло нас с Татьяной на самый верх, вдруг случилось неожиданное: во всём парке погас свет – и мы зависли. Потом налетел ветер: нас стало раскачивать. Было очень холодно и страшно. Те, кто был пониже, добрались до земли по канатам, а мы висели долгих два часа – до самой полной темноты, когда на небе уже появились звёзды. Тут уже нашим ребятам-геологам разрешили вручную крутить наше колесо, и таким образом мы были спасены.

 

...Это было в 1964 году, 57 лет назад. А кажется, что вчера... 

 

               Студенческая практика в Хибинах. Полевой лагерь. 1961 год.

 

                                                               Вера Чижова

 

                                                       Вера Павловна Чижова