28.07.2022

 

АНДРЕЙ ШЕМАРИН, выпускник кафедры общей физической географии и палеогеографии 1977 года, редактор, автор 11 книг – одной художественной и десяти научно-популярных (две из них в соавторстве)

 

 

В жизни каждого человека (или почти каждого) есть незабываемые дни, месяцы, годы. Для меня одним из самых ярких и запоминающихся стал 1972 год – время поступления на Геофак. Причем не какой-то эпизод, а почти весь год целиком. Он вместил в себя очень многое – и выпускные экзамены в школе, и – почти сразу – вступительные в МГУ, и каникулы под названием «Сатинский стройотряд», и начало учебы на факультете. Ведь лекции читали такие светила отечественной и мировой науки, как Ю. Г. Саушкин, Г. П. Горшков, М. А. Глазовская, К. К. Марков, А. Г. Воронов и другие. 

 

Прежде всего, запомнилась история поступления. На собеседовании два аспиранта спросили меня о школьном аттестате и заключили: «С четверками по математике и физике, да еще полученными в Мурманске, поступить тебе будет очень-очень сложно». Довольно странное представление о моем городе было у некоторых географов. 

Самым первым, кого я увидел на факультете, еще в момент подачи документов, был Алексей Толоконников. В тот же день, чуть позже, познакомился с Мишей Емельяновым, Колей Колтуном и еще одним Колей, Тюренковым. 

 

Достался мне регистрационный номер, в котором были цифры 1, 3 и 7. Именно в таком порядке и запомнил. Когда шел узнавать результаты первого экзамена, на всякий случай заглянул в карточку: а там Ш-173. Подошел к табло с оценками. Увидел: Ш-173 – пятерка. Посмотрел на Ш-137 – тройка. Выходит, не взгляни я вовремя на карточку, аспиранты оказались бы правы.

 

В Москве в то лето стоял смог – не такой удушающий мрак, как в 2010-м, но тем не менее. Однако никто из абитуриентов не обращал на него внимания. Были дела поважнее.

 

Увидев свою фамилию среди зачисленных, я ощутил огромное облегчение – все-таки никакой уверенности не было, и одновременно пустоту. Не усталость, как после длинной эстафеты выпускных экзаменов в школе, а именно пустоту. В таком, слегка оглушенном, состоянии я вместе со всеми будущими сокурсниками прошел длительную медкомиссию, оформил необходимые документы и получил предложение поработать на строительстве будущей базы факультета. Меня только что приняли, а я вдруг отвечу отказом! Разумеется, согласился. И кстати, нисколько не пожалел.

 

Главное, я познакомился со многими однокурсниками. С некоторыми из них мы через месяц оказались в одной группе (Костя Миско, Дима Питерский, Сережа Шмелев и Валера Леонов), и подружились. Кроме того, не только поработал в свое удовольствие, но и отдохнул как следует. Еще один огромный плюс: август я провел не в красивом, но прохладном Мурманске, а в средней полосе, на берегу шустрой Протвы. Тем более что на недельку я к родителям все же съездил.

Но самым сильным впечатлением того далекого года оказалось общежитие.

 

 

Вернувшись из родительского дома, я отправился в общежитие на Мичуринском проспекте, в седьмой корпус. Комендант, дама средних лет, назвала мне номер комнаты и показала фамилии студентов, с которыми мне предстоит делить кров. Я был немало разочарован: в этом списке не было ни одного из тех, с кем уже познакомился в стройотряде. Комендантша сказала, что все мои соседи – ребята с рабфака, но мне это слово абсолютно ничего не говорило.

 

Вечером я вошел в свою новую обитель. Там было двое ребят. Бросилось в глаза: а ведь они постарше меня, причем существенно. Мы познакомились: один из них, очень спортивный и подтянутый, назвался Юрой, другой, в котором сразу угадывалась этакая безмятежная сила, – Иваном Васильевичем. «Надо же – Васильевич», – подумалось мне. Но встретили радушно, можно сказать, сердечно.

 

Третьим соседом оказался Валентин Куртеев, более известный как просто Курт. Обстоятельств этого знакомства не помню совершенно. Как-то необъяснимо стерлось из памяти. То есть он появился как бы из ниоткуда. Как будто он всегда был там. Даже если его не было в тот или иной момент. Мистика.

 

Зато появление четвертого никак не могло пройти незамеченным. Он приехал спустя некоторое время после начала занятий, то ли через две недели, то ли через месяц. Зайдя как-то раз вечером в комнату, я увидел множество людей за столом. Было очень шумно. Ко мне подошел веселый крепыш, которого я до сих пор еще не видел, и, представившись Аркадием, предложил присоединиться к компании. Предложил от всей души, но что-то меня вдруг остановило. Поступок дурацкий, наверное, но смутило обилие незнакомых людей, и я поспешил ретироваться, сославшись на какие-то неотложные дела. 

 

С появлением Аркадия Вишнякова обстановка в комнате, да и вообще, заметно изменилась. Такая вот роль личности в истории. Он всегда был душой любой компании, любого коллектива, притягивал к себе людей подобно магниту. Веселый и никогда не унывавший, игравший на гитаре и с удовольствием исполнявший песни Кукина, Клячкина, Визбора и других бардов, а также собственного сочинения, например, про тот самый рабфак. Тогда я уже знал, что это такое. А еще он был профессиональным спортсменом и все еще, несмотря на учебу, активно участвовал в соревнованиях. В итоге стал дважды мастером спорта. В общем, человек-праздник, или лучше так: человек – вечный двигатель. 

Аркадий был невероятно дружелюбен, умел дружить и всегда готов был прийти на помощь, если таковая требовалась. Меня он выручал много раз, и других тоже. И вообще за каждого из нас был готов и в огонь, и в воду. Правда, иногда мы спорили, порой до хрипоты. Но случалось это нечасто, да и прошло давным-давно. Потом я сообразил, что спорили не из-за различных убеждений, а по причине расхождения во вкусах. И прав был Гесиод, сказавший: «Разны сужденья у разных, но мало кто верное знает».

 

Со временем Аркадий несколько сузил круг своего общения – все-таки очень тяжело всегда быть праздником для всех без исключения. Но он по-прежнему гостеприимен и хлебосолен, опять солнечно улыбчив и неизменно отзывчив.

 

А Юра Ершов на первых порах очень помог мне освоиться в новой жизни. Обстановка для меня, в ту пору 16-летнего юнца, была действительно совершенно новой. Он опекал меня, возможно, даже незаметно для самого себя. Как старший брат. Потом я узнал: его племянника тоже зовут Андрей – возможно, это тоже сыграло свою роль. Юра был интеллигентен (сам он посмеялся бы над такой характеристикой – опять-таки в силу скромности и интеллигентности), в чем главная заслуга его мамы, учительницы литературы, по-настоящему влюбленной в свой предмет, и очень доброй женщины. Однажды мне посчастливилось познакомиться с ней.

Юра был начитан, ценил юмор, очень любил анекдоты и каждый день приносил неизвестно откуда один свежий, а то и два-три. Это тоже очень сближало. С анекдотами в 70-е, если вы помните, все было хорошо – их появлялось просто несметное количество. Видимо, от хорошей и беззаботной жизни. Просто сравните.

 

Получилось так, что с Ершовым мы прожили в общежитии целых пять лет. И остались друзьями на всю жизнь. Наверное, по-другому быть не могло – столько лет терпеть друг друга, и вдруг разбежаться. Нет, разумеется, иногда случались размолвки. Редко, но бывало. Один раз целых полгода не общались. Это уже после окончания обучения. Но все сиюминутное и неважное неизменно прощалось и забывалось. Всегда есть главное, настоящее, а есть второстепенное, которое просто изо всех сил старается казаться главным.

 

На футбол, хоккей и прочие состязания мы чаще всего отправлялись втроем – Ваня Поздняков (Васильич), Юра и я. Васильич болел за «Спартак», я за «Динамо». Ершов ни за кого не болел, но активно сопереживал обоим. То же самое касается «Тайваня» и прочих культурных заведений. Нет, совсем не в том смысле, что Ершов просто сопереживал.

Ваня для Юры долгое время был лучшим другом. От некоторых доводилось слушать, что Васильич попроще, чем его соседи по комнате. Но это была только видимость. За внешней простоватостью, скорее нарочитой (ведь так гораздо проще сходиться с людьми), скрывалась и цельность, и целеустремленность, и мудрость. И не только житейская. А для меня Васильич всегда оставался наибольшей загадкой среди всех моих соседей. И, к слову, из всех из нас защитился только он один. 

 

А еще Васильич зарекомендовал себя мастером на все руки. Во-первых, он был профессиональным электриком, а во-вторых, все детство и юность провел в деревне. А в деревне все мужики мастера. По крайней мере, так было в те годы. Косил Ваня так, что было любо-дорого посмотреть. Во время Сатинской практики жители деревни, что на левом берегу Протвы (кажется, называлась она Дедюевкой), наперебой приглашали Васильича установить телевизионную антенну или сделать еще что-нибудь электрическое по хозяйству. Мы с Ершовым ему помогали – по мере сил и умения, а в благодарность хозяева накрывали стол, и мы вместе смотрели трансляцию какого-нибудь футбольного матча. Ваня знал календарь игр и договаривался с хозяевами на нужный день.

 

А вот всю радио- и телевизионную технику чинил Курт. У него в руках вообще все горело, то есть работало. А еще он фотографировал. Не просто фотографировал – создавал настоящие портреты, пейзажи и прочее. Львиная доля снимков, хранящихся у каждого из нас – его рук дело. Время от времени разглядывая эти черно-белые картинки, а часто настоящие произведения, мы – с радостью или грустью – погружаемся в свое прошлое, но иногда забываем, кто все это запечатлел. А надо бы помнить. Однажды весь его фотоархив студенческой поры, к огромному сожалению, сгорел. Что-то безвозвратно пропало. Но он продолжал и продолжает снимать. За что ему огромное спасибо. 

 

Валентин пользовался безусловным авторитетом – не только в комнате, но и на курсе в целом, за малым исключением. Во-первых, он был старше других (на всем курсе только Коля Киян «перерос» его). Во-вторых, обладал богатым жизненным опытом: к тому времени он уже несколько сезонов провел в полях, и не где-нибудь, а на Чукотке и в ее окрестностях. В-третьих, никогда не сидел без дела, и работал на совесть. Так и продолжает работать. Очень требователен к себе, да и к другим тоже, весьма въедлив, порой резковат. Впрочем, возможно, без всего этого пестрого набора Курт не стал бы первоклассным специалистом и беспощадным критиком в своей любимой картографии.

 

 

Гостей в нашей комнате всегда было немало. И вовсе не потому, что Курт был старостой курса, Аркадий – комсоргом курса, а Ершов – парторгом. Кстати, очень высокая плотность начальников на один квадратный метр. Чаще других заходили Сергей Кудимов, Герасим Ким, Сережа Панкратов, Володя Волков. Бывали в гостях и девушки. Частыми гостями были сокурсницы Тома Федорец (впоследствии Янина), Лена Ситникова (впоследствии Позднякова), Оля Широких – все из одной комнаты, вроде бы 337-й. Или 338-й. Заходили и девушки двумя курсами старше – Нина Малородова (впоследствии Куртеева), Лида Богданова и другие.

 

Когда в начале второго курса Куртеев выбыл из состава по уважительной причине (по семейным обстоятельствам), вместо него в нашу комнату вселился хорошо знакомый всем нам Сережа Кудимов, весьма импозантный мужчина, отличный товарищ и просто интересный человек.

 

Лед тронулся. Следующим съехал Ваня, потом Аркадий, потом Кудимов. Причина была одна и та же. Хотя нет, три: одну звали Лена Ситникова, вторую – Света Кулинская, третью – Галя Недоступенко. Так что в общежитие, располагающееся в главном здании МГУ, мы с Ершовым въехали вдвоем. Впрочем, некоторое время нашим соседом был Серега Санников.

  

 

Одной из традиций 321-й комнаты (спустя год – 221-й, а еще через год – не помню точно) было сочинение стихов, посвященных кому-либо из соседей – и по поводу, и просто так, от живости характера. Начали эту игру, как сейчас помню, Вишняков и Кудимов, потом и мы с Ершовым втянулись. Поэтом никто не стал, но привычка сохранилась надолго. Один раз это вылилось в целое выступление на сцене ДК МГУ в День географа. Номер был посвящен моей науке – палеогеографии.

 

Розыгрыши в 321-й любили все. Розыгрыши самые разные. Так, перед сном в койку кому-то из соседей – то одному, то другому – подбрасывали какие-либо предметы. Это могли быть ложки или что-нибудь другое, не совсем подходящее для сна. Кому-то к пружинам кровати привязали десятка полтора пустых бутылок (конечно, из-под лимонада). Когда хозяин плюхнулся на свое место, раздался громкий перезвон – к радости присутствующих. Да и что такое какие-то жалкие два часа, потраченные на привязывание к сетке «колокольчиков», а потом на их отвязывание, по сравнению с пятью минутами здорового смеха, который, как известно, продлевает жизнь.

 

Наибольшую изобретательность в таких розыгрышах демонстрировал, конечно же, технически продвинутый Курт. Однажды ранним-ранним утром рядом с мирно спавшим Ершовым поставили заведенный будильник. Услышав страшный звон прямо над своим ухом, Юра, еще не проснувшись, машинально схватил часовой механизм и вышвырнул его в окно. Слава богу, было жаркое лето, и окна были распахнуты настежь. И утро было раннее, поэтому под окнами тоже никто не пострадал. Как-то после Нового года Ершову под одеяло положили живую елку, что осталась после празднования. Юра обнаружил сюрприз уже глубокой ночью, но, как человек интеллигентный и очень выдержанный, сказал всего два или три тихих слова.

 

Помнится, я увидел на своей койке незнакомый предмет и, разумеется, взял его, чтобы перенести куда-нибудь. Неслабый удар током пронзил все тело, меня затрясло, а разжать руку я не мог. Так продолжалось несколько секунд. Кому-то было смешно, мне – не очень.

 

И еще один случай. Курт и я (каюсь!) решили подшутить над Ваней Поздняковым. Тот вместе с Ершовым на ночь глядя ушел заниматься в читалку, а мы взяли и разобрали его кровать: панцирный блок отдельно, спинки отдельно. Одеяло и белье аккуратно собрали и повесили на стул. Но наши соседи засиделись, и я их не дождался, заснул. А проснулся от громких звуков из угла Курта – ему тогда слегка досталось от Васильича. Я почему-то уцелел. Вот после этого эпизода вся история с розыгрышами закончилась.

 

 

Кого-то из тех, о ком я вспомнил, уже нет. Но когда я готовил этот текст, живо представлял себе каждого из близких друзей, задавал всем вопросы, если в чем-то сомневался, иногда получал ответы. Поэтому написал так, как будто все они и сейчас с нами. Собственно, так и есть на самом деле. 

 

2-й курс. День свадьбы Вани Позднякова. В холле общежития.

Слева направо: Валентин Куртеев, Юрий Ершов, Иван Поздняков, Сергей Кудимов, Андрей Шемарин

 

Середина 2000-х. На встрече курса. Слева направо: Аркадий Вишняков, Андрей Шемарин, Юрий Ершов, Валентин Куртеев

 

1976 год. Субботник. Слева направо: 1-й ряд (лежат): Аркадий Вишняков и Сергей Кудимов.

2-й ряд (сидят): Михаил Васильев, Ольга Бурмистрова, Александр Олейников.

3-й ряд: Борис Бурлаков, Андрей Шемарин, Евгений Домогацких, Сергей Санников

 

 

Студенты Андрей Шемарин и Юрий Ершов

 

В Лужниках. Слева направо: Юрий Ершов, Андрей Шемарин, Сергей Санников

 

На сборах в Ейске. Слева направо: Иван Поздняков, Андрей Шемарин, Юрий Ершов

 

Середина 80-х. На даче Вишняковых (ныне дача Ершовых).

1-й ряд – Андрей Шемарин, Филипп Вишняков, кот. 2-й ряд: Аркадий Вишняков, Иван Поздняков

 

2016 год. Андрей Шемарин и Юрий Ершов

 

2018 год. Андрей Шемарин и Юрий Ершов

 

На даче у Ершовых. Слева направо: Валентин Куртеев, Андрей Шемарин, Юрий и Татьяна Ершовы, Алла и Алексей Репины

 

На даче у Ершовых. Слева направо: Нина Куртеева, Андрей Шемарин, Елена Позднякова, Юрий и Татьяна Ершовы.

 

Автор воспоминаний Андрей Шемарин. 1974 год. Меридиональная практика.

Где-то на полдороге между Воронежем и Усть-Лабинском

 

Автор воспоминаний Андрей Шемарин, выпускник кафедры общей физической географии и палеогеографии 1977 года, 

редактор, автор 11 книг – одной художественной и десяти научно-популярных (две из них в соавторстве).

1989 год. В гостях у А. Вишнякова, точнее на праздновании его 40-летия