С 1 сентября, бывшие студенты!

01.09.2022

ИГОРЬ РЫЖОВ, выпускник кафедры геоморфологии 1977 года

МОЙ ГЕОФАК – ПОЛВЕКА С НАЧАЛА УЧЕБЫ

Память сохраняет не самое важное, а самое яркое... Школа научной дискуссии. Хлеб наш насущный. Эх, прокачу! Общественные дисциплины и одноименная активность. Студенческий футбол и прочая физкультура. "Стоят столы дубовые, кругом идут занятия...". Космические снимки и режим секретности. Что было помимо учебы. Байки стр-р-рашные и не очень. Военка, НСО и научная фотография.

ПАМЯТЬ СОХРАНЯЕТ НЕ САМОЕ ВАЖНОЕ, А САМОЕ ЯРКОЕ…

Университетские интерьеры 70-х, которые мы застали, были классическими, эстетическиотсылающими к XIX веку – дубовая мебель, паркет и стенные панели, двери аудиторий с латунными табличками. Даже лифтовые кабины внутри соответствовали общему Большому Стилю оформления «сталинских высоток» – деревянная обшивка и зеркала. Как-то, уже в 2000-е, я побывал в одной из высоток, в гостинице «Украина» (ныне Radisson Collection Hotel), так и там везде чувствовались те же ностальгические дизайнерские нотки, и в похожих интерьерах, и даже запахах, ведь строилась эта очередная высотка сразу после завершения строительства ГЗ в 1953 г.

В таком же стиле явила себя знаменитая аудитория 2109, где мы, одно из непрерывных поколений студентов-географов, слушали и конспектировали общие лекции для всего курса. Начиналось всё обычно с переклички, не сразу самые ушлые студенты сообразили отвечать «за себя и за того парня». Но эту наивную хитрость работники учебной части быстро раскусили. Тогда нам казалось забавным, что на нашем курсе были двое студентов с фамилиями, как будто отвечающими на вопрос «Каких?» И весь курс оживлялся, если именно этих студентов не было на перекличке. Звучало это так: «Рабочих? Нет! Широких? Нет!»

Лекции, практически все, для меня были и занимательными, и содержательными. Как правильно, что базовые предметы читались для всех студентов разных (впоследствии) специальностей. Именно тогда, на мой теперешний взгляд, закладывались основы научного мышления (ну, у кого оно вообще формировалось, а это не сто процентов!)

Общую геологию преподавал профессор Г.С. ГОРШКОВ с геологического, читал как раз для уровня первого курса, т.е. с обилием ярких примеров, простых закономерностей, не уходил и от объяснения проблемных тем. Например, вопрос об агрегатном состоянии ядра Земли мы решали общим голосованием. Партии «твердого» и «жидкого» ядра поделили голоса примерно поровну, что как оказалось, в точности отражало состояние научного знания на тот период. Как считают геофизики сегодня, внешнее ядро - в квазижидком состоянии, а внутреннее — наоборот, в квазитвердом. Мы всем курсом очень выросли в собственных глазах, так просто разделавшись с этим дискуссионным вопросом.

Введение в физическую географию излагал академик К.К. МАРКОВ. Надо было очень внимательно вслушиваться в его негромкий голос, чтобы попытаться усвоить хотя бы малую долю уникальной информации, которую он пытался нам передать. Причем значительную часть научных результатов он, как и другие лекторы, получал «собственноручно» в ходе экспедиций, и эти, новейшие на тот период, знания были положены в основу курсов. Вряд ли я тогда был в состоянии это оценить. Только со временем я понял, как же нашему поколению повезло учиться у таких зубров географической науки, некоторые из которых помнили еще реалии самого начала XX века!

Ну, а чтобы и мы не забывали эти реалии, существовал и существует Музей Землеведения, «вершина географической науки» во всех смыслах. Этикетки экспонатов на пожелтевших картонках, некоторые еще со старым правописанием, старинные приборы, потускневшей латунью отражающие свет люстр, портреты корифеев на стенах, выполненные «под старину» витрины с образцами – все это позволяло окунуться в атмосферу первооткрывателей, пусть ненадолго, но почувствовать себя в их рядах. Кто из географов МГУ тайком не лизал огромный красно-синий штуф каменной соли или не гладил оплавленную поверхность железного метеорита, прилетевшего из космических глубин? Но были и новейшие экспозиции. Навсегда запомнилось посещение т.н. «темной комнаты», где нам демонстрировали свечение минералов в ультрафиолете. У некоторых студентов, в т.ч. и у меня, при этом ярко светились белые узоры на синтетической рубашке.

С основами экономической географии знакомил нас артистичный и элегантный профессор Ю.Г. САУШКИН. Он, как и многие другие преподаватели, читал, опираясь на собственный учебник, но никакой учебник не заменил бы непосредственного общения (пусть и на некоторой дистанции) со специалистом высшего класса.

Главная задача лекций для первокурсников, на мой нынешний взгляд, это увлечь студента, развернуть сложную, интересную и порой противоречивую картину учебного предмета, который отражает ту или иную сторону окружающего мира, такую же непростую и неоднозначную. И с этой задачей наши ведущие преподаватели справлялись с блеском. Вообще, чтение лекций для большой аудитории слушателей требует определенного артистизма. Не у всех это получалось в равной степени, но от этого содержательная часть не становилась менее важной. Другое дело, что оставалось у нас в головах в таком случае. Но это уже проблемы студента, а не преподавателя.

Вводный курс биогеографии читал профессор А.Г. ВОРОНОВ. Хорошо запомнилась его седая кудрявая голова, венчающая крупную фигуру за кафедрой. Он, как и другие лекторы, сопровождал свою речь рисунками мелом на передвижной рулонной доске, которую надо было со скрипом проворачивать снизу вверх. И порой перед аудиторией на этой черной ленте выползали, в лучшем случае, не до конца стертые формулы математика РЫБНИКОВА, а в худшем — хулиганские рисунки и надписи студентов с предыдущей пары.

В этой же аудитории проходили лекции по гляциологии профессора Г.К. ТУШИНСКОГО. На них специально прорывались даже студенты других факультетов. И было что послушать и на что посмотреть! Леденящие кровь гляциологические байки про поиски засыпанных лавиной лыжников, тела которых искали металлическими щупами, вынимая иногда то глаз, то кисть руки... А объяснение понятия «энергия оледенения» не забыто до сих пор. Мне запомнилось примерно так: «Вот у вас (студентов) стипендия тридцать рублей (на самом деле сорок — И.Р.), а у меня зарплата – триста рублей. У вас к концу месяца ничего не остается, и у меня ничего. Ну, и сколько вы можете накуролесить на свою стипендию? Максимум, разбить стекло в «Тайване» (для тех, кто не помнит – стеклянная пивная возле китайского посольства — И.Р.). А сколько я могу всего сделать на свои триста? В десять раз больше! Поняли теперь, что такое энергия оледенения? При одинаковом нулевом балансе аккумуляции и абляции (этот термин всегда вызывал нездоровое оживление у аудитории — И.Р.) энергия оледенения у конкретных ледников может сильно отличаться».

А демонстрация приемов горнолыжной техники на столе, чтобы повороты тела и ног были хорошо видны, имела для меня заметные последствия. Во-первых, я записался в горнолыжную секцию, отчасти из интереса и автоматического зачета по физкультуре. Во-вторых, в последующие полевые сезоны, на многочисленных спусках по крутым сыпучим сланцевым или скользким травяным и снеговым склонам удалось избежать падений и серьезных травм (ну, почти), следуя простому правилу, которое впервые я услышал как раз от профессора Тушинского: «Колени к склону, плечи от склона».

Профессор К.А. САЛИЩЕВ излагал нам основы картографии, начиная с обзора исторических карт, атласов и глобусов. Интересными для меня оказались отдельные моменты, например, способы отображения рельефа (помимо горизонталей еще и штриховой, отмывка, послойная окраска) и варианты передачи топонимических терминов (аж целых пять!). Но вот такого эмоционального контакта со студентами, у К.А. Салищева, так же как и у профессора С.П. ХРОМОВА, не получилось, впрочем, как и у многих других преподавателей. Возможно, сыграла роль большая разница в возрасте, фактически в два поколения.

ШКОЛА НАУЧНОЙ ДИСКУССИИ

Что, на мой взгляд, оказалось полезным при дальнейшей, уже самостоятельной работе, так это убеждение в важности научных дискуссий, в уважительном отношении к альтернативным гипотезам и теориям. Так, существовали разные научные школы ландшафтоведов: Н.А. СОЛНЦЕВ (Москва), А.Г. ИСАЧЕНКО (Питер), В.Б. СОЧАВА (Иркутск), Ф.Н. МИЛЬКОВ (Воронеж). Понятно, принадлежность к Московском университету определяла наш приоритет, но и другие течения тоже принимались во внимание, пусть и в порядке острой критики. Только что появились первые теории, позже составившие основу «Новой глобальной тектоники». Научные зубры с геологического, В.Е. ХАИН и В.В. БЕЛОУСОВ, авторы учебников по тектонике Земли, долго не признавали современных данных. А вот С.А. УШАКОВ, один из первых приверженцев и популяризаторов гипотезы мобилизма, в том числе и в Музее Землеведения, убеждал нас, студентов, в правильности и перспективности этого направления.

Похожая картина научных дискуссий разворачивалась несколько ранее на тему соотношения материковых оледенений и морских трансгрессий. На геофаке МГУ, насколько я помню, приверженцев «маринизма» не было. В таком духе формировались и наши представления о процессах плейстоцена. Но, когда мне пришлось работать в лаборатории тектоники Института геологии Коми филиала АН СССР, возникла научная коллизия между моим шефом, дважды доктором наук, и мною, молодым научным сотрудником, как раз по этому поводу. Он был упорным сторонником морского происхождения глинистых валунных толщ Печорской синеклизы, я – стойким приверженцем их ледникового генезиса. Наша дискуссия возникла не на пустом месте. Дело в том, что именно север Печорской и Западно-Сибирской синеклиз испытал неодонократные трансгрессии. И разобраться в хитросплетении морских и ледниковых отложений было не так-то просто. Но, к чести шефа, он не стал давить своим авторитетом, заявив мне: «Сумеете доказать свою точку зрения в коллективной монографии, выделим вам особую главу. Но оставляю за собой право сделать к ней примечания». Главу я написал, позже она выросла в кандидатскую диссертацию и небольшую монографию. А примечаний так и не дождался.

Наше поколение студентов и молодых научных сотрудников только по литературе и рассказам старших коллег знало о научных и псевдонаучных дискуссиях в 40-е —50-е годы. Как известно, многие тогдашние споры имели очень серьезные последствия, и не только в сфере собственно науки. Но казалось, что это далекое прошлое. Каково же было мое удивление, когда на рецензию, как редактору институтской стенгазеты, мне передали пухлую папку рукописных страниц, где в плохой стихотворной форме автор излагал ядовитые, на грани доноса, комментарии к концепции новой глобальной тектоники и оскорбительные претензии к ее авторам и последователям. А это было уже начало 80-х. И такой клеветнический опус предполагалось издать и всячески пропагандировать. Насколько живучим оказалось стремление настоять на своей точке зрения, «размазав» оппонентов, не считаясь со средствами и научной этикой! Все-таки нам во время обучения привили некоторые основы корректных научных дискуссий (так я надеюсь).

ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ

В столовых в цокольном этаже ГЗ мы еще застали бесплатный хлеб и салат из свежей капусты с морковкой, горкой лежащий на подносах у колонн в столовых зон «Б» и «В». Был доступен и отвратительного вкуса и цвета теплый чай, который можно было наливать из тяжелого массивного чайника белого металла. Черный и белый хлеб (бесплатный для нас) был по качеству так себе. Как-то я слепил из двух сортов хлеба маленькие шахматные фигурки. Они высохли и некоторое время можно было ими играть. Позже продуктовая халява исчезла, хотя на небольшие деньги вполне можно было питаться, если без особых кулинарных изысков. Все деликатесы тех лет продавались в т.н. «магазине колониальных товаров» (неофициальное название), кроме них были суповые наборы — косточка с обрезками мяса, луковица, морковина и что-то еще, все уже чищенное и помытое – кидай в кастрюлю, повари немного и наслаждайся, если сумеешь.

Перехватить что-нибудь съедобное между парами можно было в факультетском буфете. Правда, там всегда была очередь из голодных преподавателей. Альтернатива – быстро сбежать (пешком!) с 21 этажа до закусочной в зоне «Б». Пока по лестницам мчишься, голова кружится от бесчисленных поворотов. Зато в закусочной - загадочное блюдо «Азу» и компот из сабзы. Это меню несколько отдавало восточным колоритом. Есть по молодости хотелось зверски. Сопровождавших нас знакомых девушек ужасало, как два худощавых (тогда) молодых человека в момент расправлялись с двойными порциями пельменей или свиной поджарки с картофельным пюре.

Уже на старших курсах иногда мы с женой позволяли себе обед в так называемой диетической столовой. Она располагалась там же в главном зале, но отделенная деревянным барьерчиком и немного на возвышении. Там было немного дороже, но, в принципе, вполне терпимо по деньгам. Можно было выбрать первый, второй и почему-то сразу пятый «стол», блюда каждого из которых были приспособлены к определенному варианту диеты. Помню невкусный и несоленый суп-пюре, такие же пресноватые вторые блюда. Поскольку никаких особенностей организма, требующих строгой диеты, у нас тогда не было, популярностью диетическая столовая особенно не пользовалась.

Самые продвинутые (в кулинарном и финансовом смысле) и нахальные студенты ухитрялись контрабандой пробираться в профессорскую столовую, что на втором этаже. Иногда это даже удавалось. Там уже были официантки, которым полагалось делать заказ и терпеливо ожидать его за столиком с накрахмаленной скатертью.

В комнате, где я жил на первом курсе, порядок питания определяли студенты-рабфаковцы. Так, ежевечерняя трапеза начиналась с похода в гастроном через дорогу. В нем я и Сережа Панкратов покупали трехкилограммовый пакет картошки, двести граммов вареной колбасы и по упаковке молока на брата, такие красно-сине-белые картонные тетраэдры, обычно уже размокшие по углам. Чистить картошку была обязанность Володи Волкова, а мастерски ее жарил Гера Ким.

ЭХ, ПРОКАЧУ!

На завтрак в столовой ФДС на Ломоносовском удавалось попасть не всегда, если опоздаешь с подъемом и утренним туалетом, то уже не успеть из-за большого числа таких же голодных студентов. И тогда быстрым шагом двигаешься мимо кинотеатра «Литва» и легендарного «Балатона» на автобусную/троллейбусную остановку, не обращая внимания на приближающийся маневровый локомотив, таскающий туда-сюда вагоны со стройматериалами. Эта ж-д колея отделяла квартал от Ломоносовского проспекта, её давно уже нет.

Втискивались в автобус, но платили за проезд далеко не всегда. Для оплаты нужна была пятикопеечная монета, которую бросали в кассу и отрывали билет из рулончика. Можно было при известной ловкости бросить пятачок так, чтобы он, звякнув, соскочил с прозрачного купола крышки кассы, и поймать его вовремя. Но обычно две-три остановки не мотивировали студентов к оплате проезда от слова совсем. На повороте с Ломоносовского на Менделеевскую у химфака в автобус часто входил контролер, всегда один и тот же. Его мы узнавали еще через окно, и все безбилетники, выходя за остановку до Клубной части, злорадно приветствовали его: «Здравствуйте, товарищ контролер!». Если оставалось минут пятнадцать до начала занятий, можно было перехватить стакан какао или чая в буфетах в цокольном этаже, зажевав вяжущим зубы глазированным творожным сырком или миндальным пирожным подошвенной твердости, а затем, бегом, перескакивая через ступеньку, очутиться в центральном лифтовом холле.

Опоздания на первую пару (как и на все последующие) не приветствовались, но пропускная способность скоростных лифтов на 17-21 этажи была недостаточна, когда сонные и не успевшие позавтракать студенты штурмовали центральный лифтовый холл. На табло переполненного лифта загоралась лампочка перегруза, но стоило двум-трем студентам подняться на руках на металлических перилах (удобнее всего это было делать по углам кабины), как сигнал перегруза выключался, и лифт плавно трогался с места. Потом, на ходу, можно уже было опуститься на пол кабины, она продолжала движение.

На знаменитых скоростных лифтах тех лет (их давно уже заменили на более современные) можно было испытать частичную перегрузку при подъеме и частичную же невесомость при спуске. Ощущение при спуске такое, словно твои внутренности подскакивают к горлу. Студенты геофака, впрочем, использовали лифты и для определения высоты с помощью барометра-анероида. Правда, сначала, на вопрос преподавателя: «Как можно использовать анероид для определния высоты двадцатого этажа здания МГУ?», кто-то, надеюсь не всерьез, изрек: «Нужно сбросить барометр и засечь время. По формуле рассчитать высоту, учитывая ускорение свободного падения». На самом деле, как вы понимаете, нужно взять отсчет давления вверху и, по возможности быстро, внизу. И уже по разнице давлений определить высоту. Способ, известный еще естествоиспытателям сильно прошлых лет. Но одно дело, медленный подъем в горах, когда стрелка прибора незаметно ползет по шкале. И совсем другое – если изменение показаний происходит за считанные минуты при движении лифта. Меня, помнится, тогда весьма впечатлило.

ОБЩЕСТВЕННЫЕ ДИСЦИПЛИНЫ И ОДНОИМЕННАЯ АКТИВНОСТЬ

Так называлась бессмысленная принудительная деятельность, призванная формировать будущего «строителя коммунизма». Этот идеологический угар несколько приугас к середине семидесятых, но отдельные очаги еще тлели. На первом курсе, из-за старательности и общей восторженности от факта обучения в университете, я вызвался подготовить на семинаре доклад по курсу истории партии (для сегодняшних читателей, видимо, нужно уточнить, какой именно партии; уточняю – коммунистической). Доклад нашему преподавателю БАРУЛИНОЙ понравился и был рекомендован для обнародования всему курсу. И вот я, гордый хорошо, как мне казалось, выполненной работой, с профессорской кафедры в 2109 декламирую этот самый доклад. Думаю, мои однокурсники, и особенно однокурсницы, оценят с любовью подобранный материал и глубину аналитических выводов. Наивные ожидания! Как позже выяснилось, знакомые барышни во время моего доклада перебрасывались записочками, в которых на полном серьезе обсуждали, похож ли Рыжов на кота (у меня только-только пробивались усики), есть ли у него (у меня, стало быть) хвост, и куда он (я) его прячет. Вот и старайся после этого!

Историю партии сменил курс диамата. На наше счастье, излагал нам его не какой-нибудь начетчик с философского факультета, а свой доцент В.С. ЛЯМИН, придумавший или разделявший концепцию «географической формы движения материи», такую же иллюзорную, как и все прочие. После были В.В. РАДАЕВ(?) с курсом истмата, А.С. МОКИН(?) с научным коммунизЬмом (именно так он и произносил, копируя Н.С. Хрущева, что ли?). Кстати, никто из них не выглядел фанатичным приверженцем всей этой идеологической белиберды, пожалуй, кроме Барулиной. Чувствовалось, что всё они прекрасно понимали, но идеологические курсы были обязательны, работа для них хлебная и непыльная.

Кстати, знакомили нас и с философскими и социологическими концепциями западных авторов, правда, исключительно в форме критики. Ну, хоть так, и то ладно. А вообще они (преподаватели) были нормальные мужики, кое-кто даже с чувством юмора. Как-то раз В.С. ЛЯМИН пришел на лекцию с фингалом – в воротах хоккейной команды играл без маски, шайбой врезали по лицу. Продемонстрировал перед лекцией свой синяк под глазом и А.С. МОКИН, но, чтоб мы чего лишнего не подумали, сразу оправдался, мол, получил теннисным мячом под глаз. Теннис — и сейчас аристократический вид спорта, а тогда был особенно.

Но если судить объективно, – сколько нашего учебного времени потрачено без всякого смысла! Позже я осознал у себя большие пробелы в области настоящих, непартийных, гуманитарных наук, и в целом, мировой культуры, включая мировые религии. Все это пришлось позже восполнять самостоятельно.

Студентов университета с разных факультетов постоянно привлекали для изображения «массового ликования советского народа» во время официальных визитов лидеров дружественных стран. Надо было, стоя вдоль правительственной трассы, изображать энтузиазм, размахивая цветными бумажными флажками соответствующей страны. Место нашего факультета было на Ленинском проспекте, помнится, возле фирменного магазина «Сыр», от фонарного столба № такой-то до его нумерованного собрата ближе к центру. Проносились из Внуково в Кремль закрытые "Чайки" или ЗИЛ-114, за стеклом мелькал профиль очередного менгисту хайле мариама или ле зуана, а студенты, довольные легальным пропуском занятий, разбредались по окрестным кафе и паркам.

Еще одной общественной акцией было патрулирование на Ленгорах группами студентов-дружинников с красными повязками, но это долго не продлилось, умерло само собой. Впрочем, прогуляться в хорошей компании по парковой зоне было даже и неплохо, никого мы ни разу не задерживали, никому не мешали, и нам никто не мешал.

СТУДЕНЧЕСКИЙ ФУТБОЛ И ПРОЧАЯ ФИЗКУЛЬТУРА

Остался в памяти коротенький курс специальной полевой физической подготовки. В него входило обучение плаванию (для тех, кто не умел), ныряние за предметом, кафельной плиткой, которую инструктор бросал в бассейн, а мы должны были по очереди доставать ее с трехметровой глубины, как собака-водолаз по команде «апорт!». Не у всех получалось, но мы старались, хотя уши сильно закладывало с непривычки. Было и плавание на боку с предметом, с загребанием одной рукой. Предполагалось, что таким образом мы можем сохранить в другой, поднятой руке, сухой одежду и/или рюкзак, удерживая над головой при переправе вплавь (спойлер – ни черта не сохраняется, все равно промокает!)

Приемы страховки и самостраховки на склонах, грудная обвязка, дюльферный спуск на альпинистских карабинах, зарубание ледорубом при падении на снежном склоне – почти все эти приемы мне тоже пригодились, одни – на полевых маршрутах, другие – в туристических соревнованиях. Правда, ледорубом мне действовать не приходилось, но его с успехом заменял геологический молоток с длинным клювом. Учебные тренировки на склоне проходили на Ленгорах (ныне опять Воробьевых), причем основная веревка привязывалась к ограде церковного кладбища, что в сотне метров влево от смотровой площадки.

Вот навыки обращения с вьючными и верховыми лошадьми, равно как и вождение мотоцикла и управление моторной лодкой, нам уже не довелось получить. По слухам, несколькими годами раньше такие занятия еще были. А жаль, лодочные моторы потом, уже на Печоре, Щугоре и прочих северных реках, мне пришлось осваивать самостоятельно. Конные поездки, но скорее, прогулочного типа, тоже были, в районе горного обрамления Ферганской долины на практике третьего курса в отряде Института географии.

Коль скоро память вывезла на тему физической активности, то самое яркое впечатление осталось от многочисленных футбольных игр. Сначала это была скоротечная возня с мячом двое на двое на асфальтовом пятачке перед входом в здание ФДС-7 (корпуса общежития, в котором наш курс провел три года). Воротами служили две лавочки из деревянных реек, а взятие «ворот» засчитывалось, если мяч пролетал в узкую щель снизу. Попасть в нее было не так просто, как кажется. С другой стороны жилого корпуса было более-менее нормальное поле, почти без травы, правда. На нем уже играли восемь на восемь, если набирались полные команды. И стояли гандбольные ворота. Какое-то время в нашем и в соседних корпусах жили студенты африканцы, которые проходили адаптационный курс русского языка для дальнейшего обучения в университете. Так вот, с ними у нас были первые международные футбольные матчи. Надо сказать, что техника и пластика у этих ребят были очень хорошие и необычные для нас.

На старших курсах, уже проживая в зоне «Г», мы постоянно выходили на любое свободное из многочисленных полей, где гоняли мяч по нескольку часов на асфальте, на спортивном покрытии и даже по снегу. Как раз на поляне между трехзальным корпусом и легкоатлетическим манежем состоялся один из памятных матчей. В нашей команде кафедры геоморфологии одно время играли Леша Стефанский, Сергей Катков, Женя Янин, Шура Борунов (вратарь) и я, из старших – Саша Панюшкин, из младших — Аркадий Капчеля. И, вообще-то, футбольная команда геоморфологов всегда была среди лидеров на факультете. Между прочим, «фундамент спортивных достижений» закладывался, в том числе на полевых практиках. Так, на известном стадионе на пойме в Сатино, как только выпадал свободный час, мы до изнеможения гоняли мяч, били по воротам, а поскольку никакой разметки и сеток не было, мяч порой улетал в Протву. Однажды нас пригласили на встречу с командой вожатых соседнего пионерского лагеря, уже на большое поле, с разметкой и всеми делами. Вроде бы мы даже выиграли. Ворота защищал Леша Диденко, обороной руководили Женя Янин и Валера Саменков, в атаке выделялись финтами и ударами Валера Епископосов, Саша Олейников, Сережа Катков. Эх, надо было попросить игроков расписаться на мяче, а то всех уже и не вспомнить.

Но самым экзотическим был традиционный мини-футбол во время карпатской практики геоморфологов второго курса. «Поле», если его можно было так назвать, располагалось на высокой террасе реки Тиса, было почти треугольной формы, да еще и с уклоном градусов в семь-восемь. Ворота — поменьше хоккейных, сколоченные из еловых жердочек, на них – обрывки рыболовной сетки. Играли трое на трое по круговой системе, четыре команды. Одна из них называлась «Радянський прикордонник», это после маршрута вдоль госграницы с Румынией возле Солотвинских соляных промыслов. Играли практически всегда под дождем разной интенсивности, мяч был мокрым и тяжелым. Однажды этим самым мячом случайно попали в пятилетнего местного парнишку, так его просто подбросило в воздух, мы перепугались за него, но все обошлось. Наградой за победу в турнире был переходящий кубок имени И.С. ЩУКИНА. Он был вырезан, как Буратино, (кубок, а не Щукин) из полена кем-то с предыдущего курса. А я украсил его узором, выжженным раскаленным гвоздем. Помнится, там был горный пейзаж и какая-то надпись. Интересно, что с этим кубком потом стало?

«СТОЯТ СТОЛЫ ДУБОВЫЕ, КРУГОМ ИДУТ ЗАНЯТИЯ,

СИДЯТ ЖЛОБЫ ЗДОРОВЫЕ БЕЗ ВСЯКОГО ПОНЯТИЯ...»

На занятиях по топографии запомнился зеркально-линзовый стереоскоп похожий на увеличенного малярийного комара. Момент возникновения утрированного объемного изображения из двух аэрофотоснимков в первый раз ощутимо ударяет по мозгам. Интересно, что у меня (наверное, и у некоторых других) сперва формировался обратный стереоэффект. И только волевым психологическим усилием удавалось сменить его на прямой, нужный для работы. Потом со стереоскопом приходилось работать время от времени. А вот параллаксометр и тем более стереокомпаратор для меня так и остались вещью в себе, хотя и их пришлось пару раз использовать.

Стоит упомянуть о дешифрировании аэрофото- и впоследствии первых космоснимков. Для нас, студентов, оказалось в новинку, что при составлении мозаики снимков нужно использовать только их центральную часть, безжалостно отрезая края с оптико-геометрическими искажениями. На наш неискушенный взгляд и на краях все было отлично, а вот поди ж ты! Даже жалко было кромсать темно-серые матовые квадраты. И, кстати, кто забыл, линии, по которым совмещались части соседних снимков, не должны быть прямыми или угловато-ломаными ни в коем случае. Только плавными кривыми. Почему? А чтобы стыки нельзя было принять за линейные объекты при дешифрировании, а еще – чтобы они выглядели «по природному». Для этого два соседних снимка совмещали по наколотым опорным точкам, и, не сдвигая, разрезали получившийся слоеный пирог, впоследствии состыковывая обрезанные части и закрепляя их на картонном планшете.

Ну, а собственно дешифрирование — процесс известный и не слишком сложный. Для незнакомой территории – даже скучноватый. Но стоило перейти на снимок местности, по которой хоть раз проходил с лопатой, теодолитом или вечером с девушкой, тут же каждая полянка, овражек или группа деревьев заявляла о себе: «Это здесь ты ставил микроклиматическую точку, а здесь копал почвенный разрез… и так далее». Подобный феномен я гораздо позже наблюдал, когда при изучении городской экологии мои студенты, увидев снимок городского микрорайона, в первую очередь искали свой дом или школу, где учились. Для себя я назвал это "присвоением пространства".

КОСМИЧЕСКИЕ СНИМКИ И РЕЖИМ СЕКРЕТНОСТИ

Особая статья – дешифрирование космических снимков. Впервые в 1976 г. в полете корабля «Союз-22» (Быковский, Аксенов) были получены многозональные космоснимки с камеры МКФ-6, и почти сразу они стали доступны на нашем факультете. Ну, как доступны? Нужно было оформлять допуск в секретном отделе, сдавать снимки после работы под роспись, практически как крупномасштабные карты. Зато на них разворачивалась грандиозная панорама северного побережья Охотского моря, с чередованием горных массивов и котловин. Как раз в одной из таких котловин мне, под руководством Г.С. АНАНЬЕВА, довелось работать. Так что опознавательные признаки гольцов и марей, солифлюкционных склонов и речных террас были уже знакомы. Вот как раз на основе такого дешифрирования я и выполнил свою дипломную работу. Впоследствии при подготовке кандидатской диссертации, уже по комплексу разномасштабных снимков, удалось сделать морфоструктурную, морфоскульптурную и неотектоническую карты для прогнозов нефтегазоносности Европейского Севера. А за основы дешифрирования и увязки подспутниковых исследований до сих пор признателен нашему факультету.

Иногда в жизни бывают совпадения, которые, если их вставить в рассказ или роман, покажутся нарочитыми, высосанными из пальца автора. Так вот, космический корабль «Союз-22», снимками с которого я пользовался для диплома, оказывается, был дублером основного советского корабля для программы «Союз-Аполлон», которая успешно была реализована летом 1975 г. и широко разрекламирована. Помните многочисленные значки, конверты, марки (кстати, в Музее Землеведения на тридцатом этаже некоторые почтовые экземпляры были выставлены). Даже сигареты одноименные были в продаже, вроде бы, до сих пор есть (не курю, поэтому не эксперт). Ну, а летом следующего года, как уже упоминалось, отряд Г.С. АНАНЬЕВА работал в Охотском районе, на р. Кухтуй. Как водится, для того, чтобы как-то ориентироваться в многочисленных безымянных ручьях, мы давали им названия. И парочка ручьев с практически одинаковыми очертаниями на карте получила от студентов имена «Союз» и «Аполлон», так эти названия и остались на рабочих картах.

Секретность карт и снимков многим из нашего поколения осложняла работу. Для маршрутов иногда нужно было делать выкопировки с топокарт 1:10 000 и 1:25 000 (они, как известно были секретными; не знаю, как сейчас). Причем выкопировки могли быть только частичными (ну, или первый отдел так считал). И приходилось всячески ухитряться, чтобы получить более менее пригодную основу для работы. Как-то раз разложенные на столах под брезентовым навесом «секретные» кальки разметало порывом ветра по долине. И всем отрядом (а было нас двенадцать человек) мы до темноты лазили по окрестным колючим кустам, пока не нашли все до одной. Для лучшей прозрачности кальку перед копированием протирали растительным маслом, излишки которого после убирали, посыпая листы обыкновенной мукой. Рулон таких, не нужных до поры калек, был однажды оставлен в поселковой арендованной избе. Возвращаемся из аэровизуалки, глядь – рулон с обоих концов погрызен мышами. Конечно, на их месте я тоже бы не удержался – вкусная мука, да еще и с маслом! Самое смешное (или грустное!), что, когда много позже из зарубежных поездок мы привозили хорошие карты, что свободно продавались в книжных магазинах, например, Будапешта или Софии, их, если работники первого отдела увидят, тут же определяли в спецхран.

ЧТО БЫЛО ПОМИМО УЧЕБЫ

Университет предоставлял огромные возможности «культурного роста», которыми мне удалось воспользоваться едва ли на двадцать-тридцать процентов. Теперь-то что сожалеть – сам виноват. Но все-таки приятно осознавать, что в роли благодарного зрителя я посетил самые первые эпопеозы: пародийную «Экономгеография — суперзвезда», эпическую «Армагеддон грядущий, или Среда, которую мы выбираем», трогательный теневой музыкальный спектакль «Принцесса на горошине». Конечно, были многочисленные встречи с известными людьми в ДК МГУ, полузапретные тогда фильмы и мультфильмы(!) в аудитории 01 в пасхальную ночь и под Новый год.

Запомнился на всю жизнь мой единственный осенний бал студентов, на котором будущая (и актуальная) жена учила меня танцевать вальс. А еще мой одноклассник, поступивший на физфак, «достал» билеты на ансамбль Сергея Никитина, в котором тогда выступал и сотрудник (аспирант?) нашего факультета А.В. Шумилов. Лидер группы представил его так: «А это Шумилов, который играет на дудочке». Зал БФА (Большой физической аудитории) был забит до отказа, стояли и сидели даже в проходах на ступеньках. Лекции другого, многодетного Никитина Б.П. (с супругой), пользовавшиеся неоднозначной известностью, мы с Наташей Нестеренко-Рыжовой, уже будучи в браке, прослушали, имея в виду воспитание своих будущих детей.

Поступали мы при ректоре И.Г. ПЕТРОВСКОМ, потом был Р.В. ХОХЛОВ, а выпускались уже при А.А. ЛОГУНОВЕ. Получается, мы – единственный курс, заставший трех ректоров! При Петровском режим был относительно либеральный, можно было возвращаться в общежитие хоть под утро. При Хохлове, и, особенно, при Логунове правила ужесточились. Но никакой милиции на проходных, конечно, не было, сидели бабушки - «божьи одуванчики», пытались сухонькими ручками задержать студента, ломящегося через проходную без документа, иногда успешно. Довольно строгий режим доступа был в профилактории, куда по направлению врача (?) можно было попасть «на откорм». Кормили там действительно на убой, а главное, студенты жили по одному в комнате. Ну и понятно, это вызывало определенные соблазны. Но драконовские ограничения можно было преодолеть, например, зимой, если выйти в одной рубашке из зоны «Г» и пробежать мимо вахтерши профилактория так, будто ты только что вышел из него по учебной надобности. Такие нелегальные визиты, при поимке нарушителя режима, впрочем, были чреваты, в лучшем случае, разбором на комиссии Комитета комсомола, с последующим выговором, в худшем – отчислением.

БАЙКИ СТР-Р-РАШНЫЕ И НЕ ОЧЕНЬ

Ходила легенда о том, как к девушке, живущей на восьмом этаже пришел с романтическим визитом молодой человек. И в самый упоительный момент – стук в дверь: «Откройте, оперотряд!». Комсомольский оперативный отряд - это такая «полиция нравов» тех лет, боролась с пьянством и «аморалкой». Студент в чем был, выскочил за окно, сделал шаг в сторону по широкому карнизу, и затаился там. Командир оперотряда попросил одного из подчиненных глянуть, есть ли кто за окном, что тот и сделал. Но, видимо, поставив себя на место незадачливого визитера, ответил, что никого нет. Девушка, воскликнув: «Как никого?!», потеряла сознание. Чем закончилась эта история и случилась ли она на самом деле, неизвестно.

Еще одна легенда повествовала о том, что во время вступительных экзаменов из окон 11-16 этажей зоны «А» (это, как вы помните, мехмат) периодически выбрасывались студенты, не сдавшие очередной экзамен. Ну, и вишенка на торте — якобы какой-то заключенный, во время возведения ГЗ, соорудил из фанеры подобие дельтаплана и спланировал на нем вниз, совершив успешный побег. Ну, легенды - они и есть легенды, без них история университета потеряла бы часть своей привлекательности. А, может, и правда!?

Еще одна, уже чисто факультетская байка повествовала о том, как один студент сдавал курс по метеорологии, да не кому-нибудь, а самому профессору Хромову, автору классического учебника. И вот на вопрос: «Какие бывают виды облаков?» студент ничтоже сумняшеся протянул: «Ну-у-у, бывают разные облака… (пауза) … и тучи...». Реакция профессора была бурной и непредсказуемой, как летняя гроза. В ярости он схватил зачетку со стола (их обычно выкладывали такой лесенкой по очереди отвечающих) и вышвырнул ее в открытое окно аудитории на двадцатом этаже. Долго еще после этого инцидента злополучного студента дразнили «Тучка».

Конкретно этот студент сумел таки закончить обучение на факультете. А вот менее удачливый однокашник своим ответом превысил порог терпения преподавателя. Дело было так. На экзамене по биогеографии или по физгеографии ему досталась тема об эндемиках животного населения южных материков. На просьбу привести примеры эндемичных животных Африки последовал уверенный ответ «Лямур!» - «Ну, а Южной Америки?» – тот же ответ «Лямур». Отчаявшийся преподаватель сделал последнюю попытку вытянуть хоть что-то из глубин студенческой памяти. «Ну, а в Австралии какие эндемики?» Студент и здесь не изменил себе. «Лямур!» - прозвучало в последний раз, и этот раз стал действительно последним в его студенческой биографии.

Страшными байками и я украсил свой рассказ об университете, когда на зимних каникулах первого курса навестил свою школу. Традиционно выпускники, поступившие в престижные вузы, рассказывали десятиклассникам о вступительных экзаменах, о первых месяцах учебы, об организации студенческого быта. Внимали таким рассказам и мы в свое время. И это давало нам уверенность при выборе ВУЗа, и в дальнейшем, на вступительных экзаменах. Рассуждали мы так – раз Володя (Таня, Миша, Оля) из старшего класса поступили и учатся в МГУ (МФТИ, Можайке и т.д.), почему я не смогу. И некоторые таки смогли, из моего класса – целых три человека.

ВОЕНКА, НСО И НАУЧНАЯ ФОТОГРАФИЯ

Занятия на военной кафедре, несмотря на то, что продолжались в течении трех лет, не задержались в памяти, возможно, вытесненные из нее как неприятные воспоминания по теории З. Фрейда. Готовили из мужской части студентов, не служивших в армии, специалистов по авиационной синоптике и метеорологии. Собственно, это был расширенный курс метеорологии, адаптированный к потребностям авиации и ракетных войск. Преподаватели, от старлея до майора, все были с авиационными знаками отличия, что мне, выросшему в летном училище, напоминало детские и юношеские годы. Помимо специальности, были, конечно, занятия по тактике и строевая подготовка в холле 18 этажа. Ни с каким оружием мы не имели дела, вплоть до краткосрочных военных сборов перед сдачей выпускных экзаменов.

Из множества учебных дисциплин на старших курсах в памяти остались береговая и русловая геоморфология, наверное, из-за наглядности процессов абразии, эрозии и аккумуляции. Заполнение осадками входящего угла побережья, формирование томболо (красивое слово!), половодный руслоформирующий режим и прочие геоморфологические процессы до сих пор помню. А одну из курсовых работ я писал по типам речных дельт, по литературным и картографическим материалам. С карстовым рельефом во всем его многобразии знакомил нас А.А. ЛУКАШОВ, тогда совсем молодой преподаватель, недавно вернувшийся из научной командировки в Югославию, где этого карста..!

Несколько раз я посещал заседания НСО (Научного студенческого общества), где студенты старших курсов делились результатами своих исследований, проведенных сверх обязательной учебной программы. Там я узнал о существовании зимней экспедиции на карпатский стационар и загорелся поучаствовать. Но об этой экспедиции, как и о всех прочих учебных полевых сезонах надо писать отдельно. Там же на заседаниях НСО демонстрировались полевые слайды с обсуждением запечатленного в разных уголках страны. Тогда была популярна немецкая цветная обратимая пленка ORWO CHROM чувствительностью UT-18 или UT-21. Но за ней еще надо было побегать по специализированным московским магазинам. Был даже художественный конкурс слайдов.

Раз уж зашла речь о фотографировании, уместно пару слов добавить и о нём. Это сегодня на телефон снимают все, кто умеет и не умеет. А в середине 70-х фотоаппараты были далеко не у каждого. Делать более менее приличные снимки нужно было учиться. И по пособиям, и на собственном опыте. На нашем курсе асом фотографии был Валентин Куртеев, у него уже тогда была «крутая» камера. Я же снимал дешевенькой «Сменой-8», единственным достоинством которой был маленький вес. И разбить или потерять ее где-нибудь на переправе было бы не так жалко. Когда я был в подростковом возрасте, отец, увлекающийся фотоделом, научил меня выбирать кадр, ставить выдержку и диафрагму, проявлять пленку и печатать сами снимки. Поэтому в студенческие времена я уверенно снимал эпизоды нашей жизни и печатал фотографии. Оборудование (увеличитель, бачок, ванночки и красный фонарь) можно было брать напрокат, химикаты — покупать. Собственно процесс происходил в каморке возле умывальников мужского сектора в жилом корпусе. Дверной проем завешивался одеялом, на котором снаружи была табличка, что-то вроде «свет не включать!». И полночи, а иногда и всю ночь приходилось колдовать над проявителем, промывкой и закрепителем. Иногда получались даже неплохие снимки. Курсе на втором (или третьем?) были у нас занятия по научной фотографии, почему-то на геологическом факультете. Учились правильно фотографировать объекты (растения, насекомых, образцы горных пород и прочее), выставлять освещение. Осваивали мы и макросъемку с кольцами, увеличивающими фокусное расстояние объектива. Зачетной работой была съемка облезлого чучела зайца, поставленного на задние лапки. Многое из этих занятий позже пригодилось в полевых условиях.

Там же, на геологическом факультете, студенты-геоморфологи изучали основы минералогии и петрографии. Незабываемое впечатление осталось от просмотра шлифов в поляризованном свете через микроскоп МИН-8 с включенным анализатором. Вставляешь анализатор в тубус микроскопа, и тусклая светло-серая картинка минеральных зерен или кристаллов раскрашивается совершенно фантастическими цветами. Особенно, если в шлифе основные или ультраосновные породы. Повернешь шлиф на предметном столике – вся картинка оживает, как в детском калейдоскопе. Уже на своем факультете были и определение следов обработки древних каменных орудий, работа с палеонтологическими коллекциями, знакомство с движением свинцовых блоков среди обломков породы в мерзлотном наклонном лотке и с моделированием потоков наносов в русловой лаборатории – всего и не упомнишь.

Обобщая, можно сказать, что, конечно, не все дисциплины пригодились каждому. Но нас учили, так сказать, с большим запасом. И это подтвердилось, когда пришлось уже работать самостоятельно.Университетское географическое образование было не только широким, но и глубоким, конечно, для тех, кто хотел его по-настоящему освоить. Попалась недавно на глаза интересная фраза о том, что, получив высшее образование, вы подтверждаете - вас можно чему-то научить в принципе. И в дальнейшем вы можете с успехом обучаться чему угодно. Так оно и вышло.

ИГОРЬ РЫЖОВ о себе: выпускник кафедры геоморфологии 1977 года, кандидат геол.-мин. наук, некогда - научный сотрудник Ин-та геологии Коми филиала АН СССР, впоследствии - преподаватель кучи географических, геологических и экологических дисциплин различным студентам, в т.ч. в МНЭПУ и Международном Университете в Москве; координатор учебных программ в проектах UNDP и UNEP, эксперт независимого экологического рейтингового агентства НЭРА (позже - Интерфакс-ЭРА), консультант в области экологического образования, автор учебных и научно популярных книг для школьников об экологии.

Фрагмент из этих воспоминаний И.Рыжова о жизни в общежитии "КАК И ЧЕМ ЖИЛИ" - уже был опубликован на Геограде 18 августа 2022 г. - http://www.geograd.ru/node/18681