МИРОНОВА Варвара Андреевна, выпускница 1992 г. кафедры биогеографии

САТИНО-1988

Нас привезли в Сатино в солнечный день. Первое, что запомнилось – это тот самый знаменитый Сатинский вид на долину Протвы, который открывается при подъезде к лагерю (теперь этого вида нет, всё застроили гнусными коттеджами и загородили забором). Наш курс был первым, который жил не в палатках, а в свежевыстроенных домиках, сделанных из фанеры и шифера – так, во всяком случае, мне запомнилось. В них было холодно в сырую погоду и невыносимо душно в жаркую, но нас это как-то мало волновало. Запомнилось море одуванчиков, хотя для них конец мая – поздновато. То ли весна была в тот год поздняя, то ли это просто ложная память, но одуванчики помню.
Помню первую ночь на пойме – луна, туман над Протвой, какие-то неизвестные люди у костров – студенты старших курсов, приехавшие «на заезд», пахнет дымом, хохот, визг, песни. В те времена было плохо с алкоголем (еще действовал горбачевский «сухой закон»), но, несмотря на это, алкоголь у нас был всегда. Бог его знает, где мы его доставали.
Практики запомнились фрагментарно. Помню, что первая была топография, было жарко и солнечно, мы носились по сатинским кручам. Я в приборах не понимала вообще ни хрена, поэтому большее, что мне доверяли – таскать рейку и рисовать тушью теодолитные ходы. Преподаватель был добродушный усатый дяденька (помню, фамилия его была Комиссаров), он мне вкатил за практику четверку, и сказал, чтобы я сказала спасибо, что не тройку. Я ужасно расстроилась, потому что мне казалось, что я очень старалась. Геоморфология запомнилась нескончаемым дождем, грязью и холодом. Но очень повезло с преподавателем – у нас вёл Л.Г.Никифоров, зав. кафедрой геоморфологии. Нам вообще повезло почти со всеми преподавателями, кроме, пожалуй, биогеографии – у нас вела малосимпатичная незапоминающаяся аспирантка, было скучно и обидно, потому что я собиралась на кафедру биогеографии и мне-то мечталось, чтобы это была самая лучшая практика. Зато ландшафтоведение вел профессор В.А.Николаев – я считаю, что это было потрясающее везение. Еще ужасно полюбила почвоведение, которое вела Лида Исаченкова – тогда она была аспиранткой. Помню, было много хохота. Еще помню, как сидела на микроклимате в Сенокосной балке. Моя напарница – странная добрая девушка Юля Минакова – ушла в Рыжково «поискать какой-нибудь еды», и пропала часа на четыре (она была толстая, медлительная и жила в каком-то своем чудном ботаническом мире). А я исправно снимала показания с приборов и гадала, куда же эта дура делась. Потом Юлька пришла, притащила с килограмм горячей варёной картошки, соленых огурцов и чего-то еще, и рассказала, что познакомилась с бабушкой, которая ее поила чаем и дала всю эту снедь. То ли на запах, то ли от нечего делать к нам наведались ребята с соседней точки, и мы всё это дело с большим удовольсвием слопали, и Юля была прощена.
Первый месяц тянулся нескончаемо, а июль, как показалось, пролетел очень быстро. По моим воспоминаниям, мы почти не спали, часов до трёх-четырёх утра околачиваясь на пойме. Тогда еще не было уродливого газпромовского забора, и «в ёлках» было ближайшее тусовкино место, там всё время был какой-нибудь народ, а в выходные население поймы увеличивалось многократно. Я вот теперь думаю – а когда же все эти люди ездили на свои практики? – и ответа не нахожу. Иногда ходили квасить в Вётлы, но у нашей компании это место было почему-то непопулярным – скорее всего потому, что до него далеко идти. Пару раз, помню, пили какую-то гадость в гидрологическом домике, который был на берегу Западно-Сатинского оврага.
Как-то раз нас отправили на прополку свёклы, т.к. лагерь якобы задолжал местному колхозу за электричество. Нас подняли в пять утра и повезли на поле (впрочем, я и не ложилась, явившись непосредственно с поймы. Не очень понимаю, как мы пережили следующий день. И совершенно не могу понять, как мы с таким режимом умудрялись еще и учиться.
Начальником практики был мудрый Сергей Иванович Болысов. Тогда мы не понимали, что он мудрый, лично я его побаивалась, и мне казалось, что он меня недолюбливает, на что у него могли быть причины, потому что с дисциплиной у меня было не всё в порядке. Я была домашней девочкой, впервые оторвавшейся от маминой юбки – и оторвалась очень серьёзно. Помню, мозгов не всегда хватало, чтобы не делать всяких глупостей, но в этом случае спасала интуиция, и как-то пронесло, хотя теперь я думаю - а ведь могла и во что-нибудь по дурости вляпаться. Наш домик (кажется, №22) хронически не выпускали на выходные, потому что у нас все время находили какой-нибудь непорядок. Иногда мне казалось, что пробки от бутылок и окурки, которые регулярно ухитрялись находить вокруг домика, нам подбрасывали недоброжелатели, хотя, на самом деле, скорее всего это было следствием обычного головотяпства.
Провести первые выходные в Сатино было очень обидно, но потом мы внезапно поняли, что это на самом деле здорово. Лучше, чем тащиться пешком до Боровска, оттуда на тряском автобусе до Балабанова, затем два часа на электричке до Москвы – и все ради того, чтобы приехать домой вечером, а с утра тронуться в обратный путь. А выходной в Сатино – за час делаешь все штрафные работы – а потом на речку до вечера, наслаждаться бездельем.
Сатино запомнилось солнечным. Потом я дважды приезжала «на заезд» на 2 и 3 курсе, а следующая моя встреча с Сатино случилась через 15 лет, когда я вернулась на факультет и приехала туда уже в качестве преподавателя. И с тех пор езжу туда каждый год, потому что Сатино не отпускает.

Ноябрь 2013 г.