БАННИКОВА ИРИНА АЛЕКСЕЕВНА, выпускница 1959 года кафедры биогеографии 

ЧАСТЬ 1

У каждого из нас множество воспоминаний, но чем дальше уходят годы учёбы в Храме Науки (МГУ), на лучшем из факультетов – Геофаке – тем более плотной дымкой покрываются они, наши воспоминания о самых счастливых годах студенчества… 1954-1959 гг. – это мои те самые годы.

Остаётся хорошо ощутимым чувство благодарности и любви к факультету; остаётся чёткая память о его стенах, аудиториях, рекреациях, лестничных пролётах – от семнадцатого до двадцать второго этажа…

Удивительно, насколько свежа эта память. И удивительно, что она так щемит душу… Вероятно, это связано с уникальностью факультета. Последняя обязана не только огромному спектру специальностей и специализаций, которые даёт факультет, но и тому, что все они в той или иной степени и мере обращены к необъятному миру Природы – Природы Земли и окружающего её пространства.

С первых дней поступления на Геофак мы ощущали эту его ауру. Мы легко сближались и дружили, увлечённо делились впечатлениями – обо всём…

Мы любили свои практики, рабочие экспедиции, своих преподавателей – разных, ярких, умных, всегда понимавших нас. Нам было невероятно хорошо…

Передо мной лежит ветхая, изданная на факультете книжечка с названием «Это вам, романтики». В. Максаковский, Ю. Симонов, З. Ибрагимова, Н. Карпов, А. Ионин, С. Варущенко, Ю. Фролова, А. Сабельников, Р. Кожевникова, Б. Пуцило, В. Лямин, В. Блинова, В. Нефедьев, Ю. Ефремов, К.Лосев… В их стихах и песнях отражен тот дух и та романтика Геофака, о которой и я пишу…

Если собрать воедино воспоминания выпускников Геофака о местах, где они работали, и что показали их исследования, то получится громадная серия научно-популярных книг, увлекательно доказывающих факт существования одного из великих предметов науки и образования, имя которого – ГЕОГРАФИЯ.

ЧАСТЬ 2

«…Разны пути питомцев Геофака: С южных широт до северных морей…»

Это слова из «Марша географов», сочиненного В. Максаковским в 1947 году (когда Геофак был еще на Моховой). Моя географическая судьба вместилась в эту формулу: у северных морей я шагала в группе Коли Карпова по тундре Росвумчора на Кольском полуострове (1-й курс). А у южных широт в течение 10 лет (1970-1980) работала в составе Российско-Монгольской (ранее Советско-Монгольской) комплексной биологической экспедиции академий наук России и Монголии. Эта Экспедиция, возникшая по договоренности двух стран и начавшая работать по научной программе академикаЕ.М. Лавренко (БИН РАН), имела своей главной целью выработку научно-практических рекомендаций по рациональному использованию природных ресурсов МНР. Эта грандиозная задача выполнялась многочисленными маршрутными специализированными отрядами и комплексными группами специалистов на стационарах (пустынном, сухостепном, степном, горно-лесостепном и горно-лесном). Удивительно, что эта Экспедиция работает до сих пор! В последние годы ее начальником является географ, доктор наук Петр Гунин. Но уникальность ее связана не только с длительностью существования, с огромным числом публикаций (включая десятки фундаментальных монографий), с множеством проведенных международных конференций и эффективных рекомендаций по оценке и рациональному использованию природных ресурсов, переданных Правительству и Академии наук Монголии.

Эта экспедиция уникальна главным образом тем, что в ее состав входили сотрудники широчайшего спектра специализаций двух областей науки – географии и биологии. Их тесный синтез в процессе выполнения единой Программы Экспедиции позволил выявить множество уникальных, удивительных процессов и моментов жизни монгольской природы.Такой широкий комплекс ученых (российских и монгольских) работал на лесостепном стационаре, (которым я руководила в течение 6 лет, с 1974 по 1980). Стационар был расположен на северо-восточном макросклоне Хангайского нагорья. В состав его специалистов входили: картограф, геоморфолог, климатолог, почвовед, мерзлотовед, микробиолог, зоогеограф, зоолог, геоботаник, ботаники (флорист, лихенолог, биоморфолог, физиолог, анатом).

Мы работали с огромным энтузиазмом, сплоченно, кропотливо, настойчиво, отвечая не только на вопросы «что» и «где», но и на вопрос «почему». К единой концепции мы шли через жаркие творческие споры, честно, дружелюбно, с искренним уважением друг к другу, с обсуждением возникавших разногласий и поиском их причин.

Наши первые коллективные монографии, рождаясь в творческих муках, были нашими наградами за нелегкий полевой труд. Желающие познакомиться с её интересной и многогранной работой могут посетить научно-административную группу Экспедиции или кафедру биогеографии геофака для получения необходимых справок или публикаций.

Я же хотела бы представить здесь серию маленьких рассказов о нашем быте на лесостепном стационаре Экспедиции, о разных удивительных сторонах и процессах жизни природы этой своеобразной страны и о ее добрых людях - аратах /скотоводах/, среди которых мы жили и работали.

ЧАСТЬ 3

Однажды, перед наступлением очередного полевого сезона, мой коллега по работе в Москве спросил меня : «Что ты так долго делаешь в Монголии? Сплошная степь, тоска и скука». Улыбнувшись, я посоветовала ему посетить страну (которую он так и не увидел, бедняга!). Вспомнив это, я хочу описать своё первое, восторженное впечатление от одного из ландшафтов, который впоследствии стал местом одного из наших экспериментальных участков.

Итак, на второй день после нашего прибытия на территорию стационара, вступив в должность его начальника и руководителя, я пошла познакомиться с его окрестностями. И вот я иду по широкой степной долине к виднеющейся впереди невысокой сопке, поросшей лесом на обращенном ко мне склоне. Жарко, душно, горячее солнце сильно припекает… Минут через двадцать я была уже у подножья склона. Поднимаясь к лесу, почувствовала приятную прохладу. Вошла и … обомлела… В изумрудной тени невысоких лиственниц ярко цвели огромные розовые пионы, синие ирисы и сиреневые герани, фиолетовые акониты, лилии, чина и вика, белоснежные анемоны, голубой водосбор, молочно-белый копьевник, кружевные подмаренники, белые шапочки борщевика, снежно-белые цветы земляники и костяники, серебряные метелки вейников и овсяниц, блестящие ярко-зеленые дерновинки амгунской осоки. Было что-то волшебное, чудесное, сказочное в этом лесу. Была необыкновенная тишина, прохлада, изумрудная тень от кружевных крон лиственниц, сквозь которые пробивались оранжевыми стрелами солнечные лучи…

Не помню, сколько я простояла там в потрясении, изумлении, восторге… Потом через каменистую вершину сопки я вышла на её противоположный южный склон. А здесь жгуче жарило солнце, сухо шелестела низенькая степная трава, наполненная своими цветами, запахами полыни, резким стрекотанием кузнечиков… Что это было ??? Вопрос мучил меня, требовал немедленного ответа… Откуда этот лесной сад в сухой жаре июньских дней? На следующий день мы пошли на ту сопку вдвоём – я и почвовед. В середине склона остановились для раскопки почвенной ямы. Копать было легко – почва была влажноватой и не очень плотной. И вот, на полуметровой глубине забил и шумным широким потоком в яму хлынул водопад прозрачной ледяной воды! Надо сказать, что мы с Олегом повели себя, как дети. Мы прыгали в яму, кричали, хохотали, обнимались, умывались… Вся наша одежда намокла, мы пили эту замечательную хрустальную воду, а она все хлестала нескончаемым потоком откуда-то из недр почвы, и водяные брызги весело сверкали в солнечных лучах…

Вот оно, начало разгадки. Надмерзлотная верховодка! Она не уходила вглубь почвы и грунта, а текла по ледяному ложу - по льдистой мерзлоте…

В коротком повествовании невозможно передать даже самую малую долю знаний, которые мы получили о влиянии мерзлоты на формирование экосистем Монголии (ее северной половины). Климат этой страны определяет мощный зимний антициклон, с воздействием которого связаны очень низкие зимние температуры (до -40 градусов), поздние и исключительно сухие весенние периоды, летние атмосферные засухи, быстрое падение температур при переходе от лета к осени. Это – ультраконтинентальный климат. На широтах 47-49, где в горных регионах развита лесостепь, главным фактором и источником влагоснабжения ландшафтов является льдистая почвенно-грунтовая мерзлота. Она накапливается на тех участках, которые получают больше дождевой влаги – на северных склонах сопок и гор, в низинах, ущельях, глубоких узких долинах. Развиваясь на теневых склонах, лес хранит мерзлоту и способствует ее наращиванию в долгий холодный период , и она, медленно протаивая летом, питает растительность влагой. И вот - парадокс! Чем суше случается лето, тем постепеннее и длительнее оттаивает мерзлота и, следовательно, тем стабильнее лес получает влагу. При этом лесные сообщества со временем всё активнее расширяют свои позиции. Так лес хранит и наращивает мерзлоту, а мерзлота хранит лес и расширяет его пространства на северных склонах, выпахивая их в формы вогнутых ниш, удерживающих дождевую влагу.

На выпуклых склонах световых экспозиций происходят иные процессы. За зимние периоды пОры почв заполняются аномально холодным воздухом - вплоть до конца сухой весны. Поэтому здешние степи поздно просыпаются и имеют в своем составе множество холодостойких растений. Их количество заметно увеличивается с высотой горных степей, где они включают элементы высокогорных лугов и даже горных тундр. Это современный своеобразный аналог перигляциальных степей.

Такова коротенькая зарисовка горной лесостепи Монголии. Полученные нами уникальные данные о ее природе освещены во многих публикациях Экспедиции. Замечу здесь, что глубокое исследование формирования и развития мерзлотных процессов в лесостепных ландшафтах провёл на стационаре мой однокурсникВладимир Чигир. Его оригинальную, очень интересную главу в нашей коллективной монографии я в шутку называла поэмой о мерзлоте, вспоминая, с каким энтузиазмом и как увлеченно работал Володя, всецело захваченный процессами мерзлотообразования на низких широтах.

Был абсолютно очевиден практический вывод из наших исследований - лес и мерзлотное влагоснабжение ландшафтов находятся в теснейшей взаимосвязи, а стекающая с теневых склонов влага /надмерзлотная верховодка/ питает богатейшие сенокосные долинные луга, высокотравные низины, ущелья и хранилища воды - болота. Начнёт неразумный хозяйственник вырубать эти леса – кормильцы ландшафтов - и лесостепь начнет умирать… Красавица лесостепь…

Наши ботаники – физиологи, биоморфологи, анатомы – выявили поразительные механизмы адаптации аборигенных растений монгольской лесостепи к условиям сурового ультраконтинентального климата. Их невозможно описать и пояснить в коротких популярных рассказах. Можно лишь постараться кратко определить одну из главных концепций проведенных десятилетних исследований. Она формулируется примерно так: в жестких условиях среды растительные сообщества не становятся более хрупкими. Напротив, в эволюционном развитии они приобретают уникальные механизмы устойчивости, позволяющие им переносить любые аномалии ультраконтинентального климата. Вернее, не переносить, а просто жить в этих условиях, в которых давно погибли бы изнеженные европейские лесостепи…

Мне много лет, и я не смогу уже посетить те места, где располагался наш лесостепной стационар. Но… я рада этой невозможности – а вдруг мой тот давнишний волшебный лесной сад пропал ?..

ЧАСТЬ 4

О разных житейских случаях …Однажды на нашем стационаре проездом остановилась на несколько дней сотрудница одного из маршрутных отрядов. Проведя у нас некоторую научную работу, она в назначенный срок возвращалась в УЛАН-БАТОР (затем – в Москву). Но случилось несчастье. По дороге уазик перевернулся набок и наполовину съехал в кювет. Лиза, выпадая из кабины, попала под железное ребро дверцы машины. Последствие оказалось, слава богу, не смертельное, но очень печальное… Щека Лизы была глубоко порезана - от носа до мочки уха. Машину поднял проходящий мимо ГАЗ-51 с группой монгольских рабочих, и Сергей (водитель нашего стационара) на полной скорости довёз раненую до ближайшего маленького населенного пункта, где, на счастье, в небольшой больнице оказался … хирург! Позднее мы узнали, что этот молодой врач – почти мальчик с виду, умел оказывать помощь людям далеко не только хирургическую.

Итак, Сергей передал Лизу в руки врача, побежал на почту и попытался дозвониться до директора сомона (поселка), у границы которого располагался наш стационар. Ему это удалось, и мы получили эту тяжёлую информацию… Вернувшийся Сергей (отвозивший Лизу в УЛАН-БАТОР) дополнил эту информацию страшными подробностями об увечье Лизы… Он был сильно подавлен и неразговорчив, мы лишь узнали, что Лиза задержалась в УЛАН-БАТОРЕ на неделю. Мне удалось увидеть её, поскольку надо было приехать по делам в УЛАН-БАТОР. Я волновалась ужасно, входя в номер гостиницы, где остановилась Лиза… Вот она - передо мной и … улыбается! Я потрясена – лицо Лизы не обезображено! Виден лишь малозаметный тоненький розовый шов вдоль щеки (который через пару месяцев совсем рассосался…). Это было поразительно. Лиза рассказывала: когда ее уложили на стол, и она увидела над собой совсем юное лицо монгольского врача, попросила: “Сынок, постарайся, чтобы я не стала очень некрасивой”. Он улыбался, понимал русский… Через короткое время Лиза уже из Москвы попросила знакомых монгольских коллег при случае посетить ту больницу и передать спасшему ее врачу благодарность и подарок. Оказывается, зашивал её доктор тонким конским волосом!… Так ли это – я не знаю. Но что у этого юноши-хирурга были золотые руки и талант – это несомненно.

Был у нас еще такой крайне неприятный случай. Однажды небольшая группа сотрудников стационара должна была выехать на пару дней в рабочий рекогносцировочный маршрут. Борис (водитель) решил устроить баню для отъезжающих и затопил железную печку. Дрова были сыроватыми, и он, сидя у печки боком на корточках, плеснул в открытую дверцу бензина. Вырвалось пламя, и на Борисе загорелась расстёгнутая рубашка. В испуге он кинулся бежать, и на ветру огонь охватил всю правую половину его торса, волосы, лицо, руки… Это был жуткий бегущий факел. Борис кричал и не останавливался. К счастью, в лагерь к тому времени уже вернулись многие сотрудники. Один из них помчался за Борисом, нагнал его, повалил на землю и сбил пламя. Картина была жуткая… Кожа на теле Бори слезала струпьями, сильно обгорела половина лица и волос на голове. Необходимо было срочно ехать в больницу. Но на тот момент на стационаре было только два водителя – Борис и Николай. Коля простудился, и монгольские ребята полечили его теплой лечебной архушкой (молочной монгольской водкой - к слову сказать, это замечательное целебное народное средство). Так что Николай ехать никуда не мог. За руль уазика прыгнул наш студент-стажер, предварительно сняв верх машины, чтобы сильнее продувало ветром… Усадили стонущего, обнаженного до пояса Бориса , и уазик полетел на максимальной скорости… Темнело, и мне оставалось только молиться, чтобы не случилось ещё большей беды… Через неделю я выбралась навестить Бориса, он находился в ближайшем населенном пункте. Вся обожжённая часть его тела, лица и рук были густо обмазаны чёрной мазью, голова забинтована… Увидев меня, Борис взмолился: “возьми меня отсюда, нет сил терпеть, весь зад искололи толстенной иглой…” Через неделю Борис вернулся – как новенький!!! А что это была за мазь (не пахла), что за уколы?.. Врачи были корректны, но неразговорчивы…

ЧАСТЬ 5

Наша дружба с монгольскими коллегами укреплялась постепенно, по мере нарастания наших творческих и человеческих взаимоотношений. Серьёзных столкновений и претензий друг к другу между нами не было никогда. В общей нашей жизни и работе мы познавали характеры друг друга, привычки и правила быта. Естественно, что при этом не могли не возникать то досадные, то смешные, то малоприятные коллизии, связанные с нашими поверхностными знаниями о культуре, традициях, правилах общения, мироощущениях наших коллег как представителей монгольского народа. В этой связи приведу некоторые примеры из нашего совместного быта.

Однажды, в первые недели нашей совместной полевой работы, к обеду приготовили в качестве второго блюда гречневую кашу. И вот разносят ее дежурные в мисках на столы и тут… наши монгольские друзья дружно встают и молча выходят из столовой… Мы в полном недоумении, я выхожу вслед за ними и прошу объяснить ситуацию у начальника (дарги) монгольской части стационара. Оказывается, монголы терпеть не могут гречневую кашу. Она у них называется буда-каша (чёрная каша), так что подачу её к столу они посчитали оскорблением для себя… К согласию мы пришли легко: гречка с тех пор варилась только по заказу русских сотрудников, которые, в прочем, очень скоро стали любителями вкусных монгольских блюд: свежеприготовленной по-домашнему лапши (супа) с мелкорубленой бараниной и традиционных бозов (самая распространенная, любимая еда монголов).

Кстати сказать, монгольские коллеги не принимали так называемые у нас суточные щи. Они не понимали, как можно есть блюдо на следующие сутки после его приготовления… Другим блюдом, которое не воспринимали наши монгольские коллеги (а вскоре привыкли и просили приготовить) была жареная рыба (линок и хариус в массе водились в соседней речке и были объектом вожделения наших рыболовов-водителей). Отсутствие же интереса к рыбе у монголов связано с тем, что они не селятся вдоль рек - свои юрты они ставят в глубине степных пастбищ ,а источником воды для них являются глубоководные лопастные колодцы. Поэтому вылов рыбы не является в Монголии сколь либо значимым элементом народного хозяйства. С этим фактом у нас на стационаре произошла неприятная история. Рыболовные страсти у русских водителей разгорелись настолько, что в выходные дни они вылавливали рыбы гораздо больше того, чем требовалось для столовой. Они принялись за «заготовки» - рыбу вялили, развешивая ее на длинных веревках между своими палатками. Монгольские коллеги наблюдали и терпели эту ситуацию. Но недолго… В разговоре со мной они расценили действия наших сотрудников (водителей) неразумными и даже варварскими, приводящими к обеднению биоразнообразия рек. С этим трудно было не согласиться, и с этого момента неумеренный вылов рыбы у нас на стационаре был категорически запрещен. Здесь следует добавить, что в нашей общей дружбе не появилось ни малейших трещин. Напротив, она укрепилась за счет взаимопонимания и уважения друг к другу…

Нам не раз приходилось убеждаться в том, как важно знать и соблюдать традиции монгольского народа, находясь на территории его страны. Так, на любых вершинах сопок и гор Монголии стоят ОБО - небольшие рукотворные сооружения - пирамидки из прутиков, веточек, разноцветных ленточек, вокруг которых лежат «подарки» от приходящих сюда людей – монетки, фигурки, мелкая утварь из храмов и др. Это - благодарения богам за то, что человек благополучно взошёл сюда и что у него все благополучно… Мы этого не знали и впервые увидев ОБО, некоторые наши товарищи решили приобрести здесь «сувениры», положив в карманы немного монеток и красивых предметов утвари… Хорошо, что монгольские коллеги успели подсказать мне, что это по меньшей мере неприлично… Такой мы получили урок. Полезный и нравоучительный.

Однажды, в дальнем и трудном походе по незнакомой и безлюдной территории, со мной произошёл неприятный случай. Увлекшись записями в дневнике, я не заметила, как наш отряд стал спускаться с вершины высокой сопки вниз по склону. Моего отсутствия тоже не сразу заметили, поскольку спуск проходил по густо залесенному склону с густыми кустарниковыми зарослями. Я осталась на плоской каменистой вершине одна. Услышала выстрелы откуда-то снизу, издалека… Спускаться не решалась: слишком легко было сбиться с тропы, по которой ушла группа. Сбившись, я могла оказаться в совсем другом ущелье – они во множестве окружали сопку в безлюдной незнакомой местности. Ситуация оказывалась не только неприятной, но и тревожной, Подул холодный ветер, через час – полтора должно было уже смеркаться, я была в тонкой майке, спичек не было, укрыться среди камней было негде… Выстрелы повторялись глухо , неведомо откуда, я решила следовать правилу маршрута: оставаться там, где потерялась… Минут двадцать кружила по вершине и… вот он, Ганболд, мой спаситель! Как много чувств тогда перемешалось во мне: благодарность, облегчение, радость пополам со стыдом за возникавшую во мне панику… Но главное было в другом: именно тогда я особенно глубоко ощутила то, что мы – монголы и русские – не только коллеги, - мы стали друзьями в самом высоком смысле этого слова, мы породнились… Это, я считаю, было главным достижением нашей совместной работы и главным залогом ее успешности. ( Я тогда, при встрече с отрядом, узнала что все трое монгольских коллег нашей группы разделились и пошли на мои поиски разными путями… Такого со мной больше не повторялось, ибо мне никогда более не давали отставать…).

Возвращаясь после окончания полевых работ в Улан-Батор мы всегда заходили в гости к нашим друзьям по их приглашению. При этом я всегда с удивлением наблюдала за поведением их детей: они молча, быстро помогали родителям накрывать на стол , принимали участие в приготовлении угощений, беспрекословно слушались старших, никогда не усаживались с гостями за стол, вели себя чрезвычайно уважительно, тихо и молчаливо. За многие годы мне ни разу не пришлось наблюдать капризного монгольского ребёнка и слышать окрики родителей в их адрес. Было очевидно, что это – норма поведения детей и в городских, и в сельских монгольских семьях. Она устанавливается благодаря тому, что в основе воспитания детей лежит принцип абсолютного почитания и уважения родителей, старших вообще и стариков в особенности.

А при полевых работах мы жили среди аратов. Это - простые, доброжелательные, малоразговорчивые, миролюбивые, гостеприимные и скромные люди. Приведу самый обычный пример наших взаимоотношений с местным населением. Мы в небольшой группе в маршруте. Жарко, питьевая вода в баклажках нагрелась, хочется отдохнуть где-то в прохладе… Проезжаем мимо одинокой юрты, тормозим, выходим из машины. Дверь открывает хозяйка, прикрывает глаза от солнца, молча приглашает зайти. Садимся у низенького столика, на нём - вазочка с карамелью. Нам подают холодный чай, который мы пьём с огромным удовольствием. Слышится звук подъехавшей лошади. В юрту входит хозяин: санбайну! (здравствуйте), молча пьет поданный женой чай. В юрте тихо, прохладно, уютно. Через несколько минут мы прощаемся (байрта!) и уезжаем. Мы передохнули в прохладной доброй юрте и снова - в путь…

И мы постепенно привыкли к поведению арата, когда он, завидев нас за маршрутным столиком при перекусе, молча к нам присаживался, пил чай, аккуратно ел бутерброд и молча уходил к лошади. Байрта! (до свидания) - и уезжал. Да, они очень молчаливы, араты. И чтобы хоть немного понять их душу, можно, например, понаблюдать за ними, когда они в одиночестве и предоставлены только самим себе… В моей жизни на лесостепном стационаре самым любимым её моментом были последние недели августа, когда наши работы близились к завершению, а я могла уделить время для окончательной доработки собственных исследований. Любимым моим (как и многих наших коллег) местом работы была долина Хух-Сум (Голубая долина), которая представляла собой многовидовой (до 100 видов) луг с поразительно богатой цветовой гаммой от цветущих, отцветающих и плодоносящих трав.

Эта широкая, протяжённая, душистая долина с одной стороны была ограничена склонами высоких сопок, поросших лиственничниками с кедром (с желто-зелено-оранжево-бордовой гаммой августовских расцветок), а с другой стороны – сопками с остепненными склонами, где преобладали уже соломенно-желтые «мазки» с пятнами красного, зеленого, синего… Я сижу на степном склоне. Вечереет, тепло, как-то уютно и немного грустно: полевые заканчиваются… Слышится какой-то звук в звенящей тишине долины. Я вижу всадника: по широкому днищу луга на лошади едет арат. В его руке тонкая длинная палочка, он держит её навесу, легко покачивается и поёт песню… Но какая она! Спокойная, негромкая, но слышимая, с протяжными гласными, она эта песня, каким-то удивительным образом сливается со сказочной красотой Хух-Сума - долины, в которую тихо опускается голубой туман...

Она, эта песня, о родине арата и его вере в неё. Вот здесь, в свободном, одиноком движении и проявляется то, что живёт в душе арата - скромного, молчаливого, но мудрого хозяина своей земли.

P.S. В Экспедицию (наш московский офис) скоро, вероятно, приедут монгольские коллеги (для переговоров о лете). Им будет приятно, я думаю, прочитать о себе мои тёплые и искренне уважительные слова... К тому же мало кому известно, что благодаря сорокапятилетней работе нашей (Российско-Монгольской) Экспедиции Монголия представляет собой сейчас одну из самых детально и глубоко изведанных участков Земли. Недавно услышала по радио сообщение молодой журналистки о том, что ничего что-то мы не слышим о такой стране, как Монголия: всеми "забытой", покрытой сухими степями. Скучно… Вот такую пишут и говорят ерунду об одной из уникальнейших территорий Земли! Нам выпало счастье работать там.

ИРИНА БАННИКОВА