АМАРОВ ГЕОРГИЙ ЛЕОНИДОВИЧ, выпускник 1967 г. кафедры океанологии

Воспоминания океанолога

 

Предисловие

     В 2003 году Анатолий Алексеевич Елизаров и Алексей Нилович Косарев -  выпускники второго и четвёртого выпусков кафедры океанологии географического факультета МГУ, подготовили к 50-летнему юбилею её образования, и разместили в Интернете свои воспоминания под названием «Ненаучные заметки океанологов» (далее по тексту Заметки). Авторы с юмором описали разные истории и случаи, произошедшие во время морских экспедиций с океанологами - выпускниками нашей кафедры.

     А.Н.Косарев – сотрудник и преподаватель кафедры. Под его началом зимой 1964 года я принял «морское крещение» в Каспийском море. А.А.Елизаров  (к сожалению, ушёл из жизни в 2008 году) несколько лет возглавлял ВНИРО (Всероссийский НИИ рыбного хозяйства и океанографии). В соавторстве мы подготовили два больших аналитических обзора по промысловой океанологии, неоднократно встречались на научных конференциях, а на конференции, проводившейся в Астрахани, проживали в одном гостиничном номере.

     В Предисловии к Заметкам, Михаил Деев – выпускник и преподаватель кафедры,  написал: «Может быть, действительно в океанологии существуют какие-то особые флюиды, заставляющие отложить на время решение научных проблем и взяться за легкое перо?». Наверное, М.Деев прав: когда весной 2012 года от  «Объединения выпускников Географического факультета МГУ» поступило предложение поделиться воспоминаниями для создания летописи воспоминаний географов, я, долго не раздумывая,  согласился.

     Постараюсь в «Воспоминаниях океанолога» (Воспоминания) выхватить из памяти некоторые события, связанные с учёбой на геофаке МГУ, учебными и производственными практиками, работой и морскими экспедициями по окончанию Университета. Но сначала короткая предыстория: почему и как я стал океанологом.

     Не секрет, что главное на Земле – вода. Из воды образовался невероятно богатый животный мир, частью которого мы являемся. В детстве я впервые с мамой и старшим братом оказался на Чёрном море и не просто на море, а на круизном белом теплоходе под названием «Россия». Огромное судно произвело на меня - маленького мальчика, неизгладимое впечатление. Путешествие, начавшееся в Одессе, завершилось в Сочи. И именно на море - в Сочи в пятилетнем возрасте под присмотром брата я научился плавать. Плавание для меня стало неотъемлемой частью жизни.

     Ещё будучи школьником, записался в юношескую ватерпольную команду «Буревестник МГУ». Главное здание МГУ и, соответственно, бассейн, расположенный в его цоколе, находились в трёх автобусных остановках от нашего дома. Поэтому выбор бассейна и спортивной секции были предопределёны. И когда, по окончанию школы, пришло время поступления в ВУЗ, сомнений не было - естественно МГУ.

     Сложнее было с выбором факультета, но помог случай. В бассейне познакомился с пловцом - Славой Масленниковым. Он и рассказал, что учится на кафедре океанологии географического факультета, где готовят будущих специалистов, изучающих моря и океаны. Таким образом, выбор состоялся – географический факультет, кафедра океанологии.   

     А дальше началась полоса совпадений и, отчасти, везения. В юношеской ватерпольной команде «Буревестник МГУ» вместе со мной тренировался Андрей Добровольский, мы подружились.  Будучи другом Андрея, часто бывал у него дома.  Проживали Добровольские в одной из зон главного здания МГУ.

     В те далёкие школьные годы я не подозревал, что отец Андрея - профессор Алексей Дмитриевич Добровольский - заведует кафедрой океанологии на географическом факультете. Узнал об этом, уже будучи студентом, но не кафедры океанологии, а кафедры физической географии: моих двенадцати, набранных на вступительных экзаменах баллов, оказалось недостаточно, чтобы быть зачисленным на кафедру океанологии.

     Да простят меня выпускники кафедры физической географии и иже с ними – выпускник кафедры, а ныне декан географического факультета академик Н.С. Касимов - не приглянулась мне специальность физгеографа.

     Дружба с Андреем, сыном Алексея Дмитриевича продолжалась. Андрей, как и я, стал студентом географического факультета. Продолжали мы вместе и тренироваться. После тренировок вечерами, бывало, забегали домой к Андрею. Его мама, Наталья Ивановна, угощала чаем. Однажды за чаепитием обратился к Алексею Дмитриевичу с просьбой подписать заявление о переходе на его кафедру.

- А ты должен доказать, что хочешь стать океанологом! – ответил Алексей Дмитриевич.

- Но ведь вступительные экзамены я сдавал на океанологию, всего один балл недобрал!

- Да, действительно, большой был конкурс на кафедру: четыре абитуриента претендовали на одно место, - закончил разговор Алексей Дмитриевич.  

Спасибо маме Андрея - потихоньку на ушко посоветовала: «Посещай заседания океанологического кружка, Алексей Дмитриевич, всегда на них присутствует».

***

     Океанологический кружок был создан в начале пятидесятых годов Николаем Николаевичем Зубовым – основателем кафедры океанологии. Собственно, из океанологического кружка и образовалась кафедра океанологии.

     На заседаниях с докладами выступали студенты старших курсов и приглашённые учёные-океанологи. В том далёком 1962 году я, практически ничего не понимавший из докладов, с умным видом каждую среду в 17 час. в аудитории 1802 садился на видном месте, чтобы оказаться в поле зрения профессора Добровольского. Помогло: Алексей Дмитриевич подписал заявление о переходе на его кафедру, но только по окончанию первого семестра, когда были сданы все зачёты и экзамены, причём по программе обучения гидрометеорологического потока (океанологи, гидрологи, метеорологи). А это - физика, начавшаяся в первом семестре, и совсем другой курс математики. Естественно, я занимался этими предметами вместе со студентами гидрометеорологического потока, но в ущерб другим дисциплинам, не предусмотренным к изучению на кафедре океанологии, например, систематике растений, по которой к концу первого семестра у меня вырисовывался уверенный «неуд». К счастью, до «систематики» дело не дошло. Зачёты по программе океанологов были сданы досрочно, а все экзамены на «отлично». Второй семестр я начал круглым отличником с повышенной стипендией в размере 35 рублей. Обычная стипендия первокурсника тогда равнялась 29 рублям. Справедливости ради хочу отметить, что в отличниках побывал лишь однажды: на первом курсе.   

***

     Несколько слов о спорте. На протяжении учёбы, включая срок обучения в очной аспирантуре, я выступал за наш геофак на первенствах МГУ по плаванию и водному поло. По водному поло ещё школьником стал перворазрядником, а по плаванию имею университетские спортивные награды. В нашей ватерпольной факультетской команде играли мои старшие товарищи - океанологи  В.Лукашин и В.Масленников. Выступал за факультет и Андрей Добровольский.

Каспийское море

     На кафедре океанологии, кроме трёх морских практик (одной учебной и двух производственных), существовала ещё одна – добровольная, и тоже морская. «Добровольной», назвал практику потому, что время её проведения совпадало с зимними студенческими каникулами. И здесь всё зависело от стечения обстоятельств, а именно: наличия в определённом месте и в определённое время исследовательского судна, доброй воли преподавателя кафедры, готового пожертвовать ради учебного процесса своим относительно свободным временем, и, конечно, желания самих студентов участвовать во время зимних каникул в морской экспедиции.

      Алексей Нилович Косарев оказался тем самым преподавателем - с «доброй волей». Судно также нашлось: НИС «Бакуви», приписанное к Академии наук Азербайджана. Алексей Нилович рассказывал, что судно это раньше входило в состав рыболовного флота и называлось «Антарктика».

     После сдачи зимней сессии подобралась компания студентов: первокурсники – Серёжа Поярков, Паша Коляда, Вася Асосков, второкурсники – Виталик Барбаш, Петя Дрозжилов (уже ушёл из жизни), Миша Сергеев, Георгий Амаров, Володя Горбанёв и студент третьего курса Саша Леонов.

     Поездом прибыли на Бакинский железнодорожный вокзал – красивый архитектурный комплекс, сочетающий признаки старины и современной застройки конца 50-х. Алексей Нилович не раз бывавший в Баку, «загрузил» нас в троллейбус, и мы поехали располагаться на судне.

     Сейчас точно не помню, к какому классу рыболовных судов относилось судно «Бакуви» - скорее, к средне тоннажному рыболовному сейнеру. Часть трюма была переоборудована под жилые каюты, в них и разместились будущие океанологи.

       

     Баку, НИС «Бакуви» на отходе

     До отхода в море оставались дня два, и они были посвящены знакомству с Баку. Что же запомнилось в этом городе? Прежде всего - погода: на градуснике держался уверенный плюс, и ярко светило солнце. В шапках-ушанках мы явно выделялись на фоне жителей города.

     На следующий после приезда день мы устремились в старый Баку, и вот по какой причине. В то время на экранах кинотеатров «прогремел» фильм «Человек-амфибия», снятый по роману А.Беляева. Фильм был очень популярен в СССР, его посмотрели миллионы зрителей, песни из фильма распевали и особенно:

Эй, моряк, ты слишком долго плавал.

                                                                                                       Я тебя успела разлюбить.

Мне теперь морской по нраву дьявол,

                                                                                                       Его хочу любить.

     «Водную» часть фильма снимали в одной из бухт Крымского полуострова, «земную» - в Баку. Старые кварталы древней части города, украшенные логотипами зарубежных компаний, стали далёким латиноамериканским Буэнос-Айресом. Иными словами старый Баку превратился в заграницу. Нам, студентам, моряки с «Бакуви» рассказали, что в старом городе после съёмок не убрали бутафорную рекламу на иностранном языке.

     Вот так, задарма, побывать заграницей - в «Буэнос-Айресе», кто откажется?! Мы и поехали! Нагулявшись по старому городу, где, кроме иностранных логотипов, было много интересного, мы, загрузившись в автобус, дружно закурили. Не знаю, как сейчас обстоит в Баку дело с курением, но в далёком 1964 году курить в общественном транспорте не запрещалось.

     

  Баку. Мы в общественном транспорте.

***

     Завершая тему о легендарном фильме «Человек амфибия», хочу рассказать об интересной встрече на берегу Крымского полуострова, произошедшей во время отпуска в начале семидесятых.

     Я - любитель дикого неорганизованного отдыха и подводной охоты, вернувшись из очередного рейса, поехал провести отпуск на побережье Крыма. Разбил палатку в красивейшей бухте, расположенной между Судаком и Новым Светом. По соседству, также в палатке, отдыхал молодой светловолосый молодой человек плотного телосложения, немногим меня старше. Разговорились. Оказалось, что Толя Иванов, так его звали, во время съёмок «водной» части фильма был одним из дублёров актёра В.Коренева, исполнившего роль Ихтиандра. В процессе общения под хорошее новосветское вино много интересных историй рассказал Толя о съёмках фильма. Вино закусывали нашими рыбными трофеями – черноморской кефалью, подстреленной во время подводной охоты. А вот бывать в Баку Толе не приходилось.

     … Но возвращаемся на «Бакуви». Часа за два до отдачи швартовых на борт судна взошли два научных  сотрудника из Академии наук Азербайджана, а за ними следом вбежал запыхавшийся Алексей Нилович. Из подмышек у него выглядывали бутылки с вином. Успел прочитать название вина - «Кямшерин». На вопрос о его вкусовых качествах Алексей Нилович ответил: «Рекомендую».

А.Н.Косарев на палубе «Бакуви».

     

 НИС «Бакуви» во льдах Каспия.

     Ближе к вечеру были отданы швартовы, и судно легло на курс в северную часть Каспийского моря. Работы, выполняемые во время нашего рейса, были связаны с изучением перемещения льдов.

Морская болезнь

     По статистике каждый третий человек, вступая на борт морского судна, испытывает симптомы морской болезни, особенно во время качки. Вот и нас к утру следующего после выхода в море дня закачало: лёгкий и поддающий в корму «Бакуви» зюйд-ост поменялся на норд-вест, а ближе к обеду заштормило по-настоящему.

     Следует упомянуть о характере волнения на Каспии. Северная его половина мелководная, поэтому волна здесь короткая и крутая. Крупнотоннажному судну она не страшна, а вот небольшим судам – типа «Бакуви», на такой волне достаётся: их бросает с борта на борт (бортовая качка), а при килевой качке судно зарывается в воду по самый форштевень.

     Бывалые моряки перед выходом в море рассказывали нам, новичкам, что морская болезнь может проявляться по-разному: одних тошнит, и они травят (желательно за борт); другие на ходу засыпают; третьи - начинают испытывать чувство голода. С учётом указанного, бóльшая часть вступивших на борт студентов укачалась, а по моим наблюдениям – практически все. Не буду поимённо называть подверженных (или неподверженных) морской болезни, лучше расскажу, как сам ею переболел.

     В 7 утра вахтенный штурман объявил «подъём». Я обычно легко встаю по утрам. А здесь - глаза слипаются, несмотря на то, что в такт качке судна поочерёдно упираюсь ногами и головой в переборку (указанные отклонения тела от горизонтального положения на морском жаргоне называются «голова-ноги»), а при смене курса судна, переваливаюсь с бока на бок.

          Г.Амаров, В.Барбаш и боцман (волна за бортом).

     В 7час.30мин. последовала команда «завтракать». Завтрак в море обычно не бывает плотным: как правило – чай и что-нибудь лёгкое, например, ломтик сыра, кусок колбасы, пара отварных яиц. Не насытился...

     После завтрака спать и есть захотелось ещё больше. Но Алексей Нилович пригласил студентов в салон команды и стал рассказывать о предстоящей работе и нашем в ней участии. На «Бакуви» салон команды расположен в кормовой части судна. Как отмечалось выше, зюйд-ост повернул на норд-вест, что означало преобладание килевой качки: корма судна, и соответственно, салон команды, и мы в том числе, совершали колебания в вертикальной плоскости.   

     Полдень – время обеда, первого в моей жизни «морского» обеда. На столах расстелены мокрые полотенца, чтобы посуда во время кренов судна по столам не скользила. Аппетит разыгрался. Перед вторым блюдом добавил ещё первого, а после второго блюда выпил две кружки компота.

     Однако качка усилилась. Мне показалось, что, по сравнению с завтраком, за обедом наши ряды поредели. А азербайджанских «академиков» и утром в салоне команды я не приметил.

     Когда спустился в каюту, в желудке ощутил спазм, потом к горлу подкрался комок, разве что голова не кружилась. Понял, что наступает тот самый случай, когда требуется срочно бежать на палубу. Бросился вверх по трапу и мой обед отправился за борт,…но наступило физическое облегчение. Должен заметить, что не я один «попрощался» в этот день с обедом...

     Подводя итог, хочу подчеркнуть, что во время качки переболел всеми видами морской болезни. Но это случилось лишь однажды – на «Бакуви». Больше я никогда не укачивался.  

Каспийский тюлень

     Северная часть Каспия зимой замерзает. Судно подошло к ледяной кромке и легло в дрейф. И здесь мы увидели стадо тюленей. Перед выходом в море нам рассказывали о каспийских тюленях, но мы не ожидали увидеть их так близко и в таком количестве. Каспийский тюлень (или нерпа) зимой во льдах образует скопления. Сейчас это исчезающий вид морских млекопитающих. В середине прошлого столетия каспийские тюлени были объектом морского промысла.

     Вдруг с кормовой палубной надстройки раздался выстрел. Побежали смотреть. На корме с винтовкой в руках стоял боцман и готовился к очередному выстрелу. Выстрел прогремел.

- Опять промазал, разве попадёшь, когда качает, - сказал боцман и стал зачехлять винтовку.

- Дайте мне попробовать, - к боцману обратился Серёжа Поярков.

- Что ж, студент, пробуй!

Серёжа проверил, заряжена ли винтовка, профессионально вскинул её на плечо и выстрелил.

- Попал, попал! - закричали мы.

     На самом малом ходу судно подошло к большой льдине, на которой лежал подбитый тюлень. Баграми тюленя подтянули к борту и вытащили на палубу. Тюлень не подавал признаков жизни: Серёжин выстрел пришёлся точно в голову. Небольшой экземпляр, размером не более одного метра. Один из матросов тут же стал тюленя разделывать. Для каких целей были использованы шкура, мясо и жир морского животного, я запамятовал. А вот жареной тюленней печенью нас за обедом покормили.  

Махачкала и возвращение в Баку

     Работу в северном Каспии закончили, «Бакуви» лёг на обратный курс. На полпути до Баку зашли в Махачкалу.

     Махачкала – столица Дагестана, в отличие от Баку, небогата древними памятниками. Запомнился лишь Свято-Успенский кафедральный собор, основанный в начале прошлого века - единственный православный храм в Махачкале. В 1964 году он был действующий.

     В кафе, под названием «Холодок», в которое мы забежали, едва ступив на берег, кроме горячего кофе из цикория ничего не было. А нам хотелось холодного пива. После посещения бакинского «Буэнос-Айреса», этот махачкалинский кафе запомнился несоответствием своего названия с выставленной в окне рекламой.     

     Кафе «Холодок» (пейте горячий кофе).

     Окончание двухнедельного рейса, следуя морским традициям, отметили в Баку и убедились, что наш преподаватель оказался прав: «Кямшерин», действительно,  вино отменное.

     Вернувшись в Москву, пытался купить «Кямшерин», но безуспешно. Не было его даже в Столешниковом переулке, где в советское время располагался лучший винный магазин столицы.

Чёрное море

Одесса

     «Для студентов кафедры океанологии в течение длительного времени Одесса всегда была памятным местом. В Одессе проходила их учебная практика. Н.Н. Зубов договорился с руководством местного гидрометеорологического института о сотрудничестве, и каждое лето, после второго курса и полевых работ в Красновидово, очередная группа будущих мореведов направлялась в знаменитый город».

     Выделенная курсивом фраза позаимствована у авторов Заметок. Перед тем, как мы перенесёмся из Одессы в Севастополь к порту приписки судна «Московский Университет», опишу заезд в 1964 году в общежитие Одесского Гидромета, где размещали студентов-практикантов нашей кафедры по окончанию второго курса, и пару эпизодов из так называемой береговой практики.

     Слышали ли вы об одесском «красном игристом»? Вряд ли. С однокурсником Ваней Зенковичем, нагулявшись по городу и прикупив по дороге в общежитие это вино, решили немного расслабиться. Наших соседей по комнате общежития на месте не оказалось, но остались следы их пребывания: грязные тарелки, открытая банка «кильки в томатном соусе»,  разбросанные по столу игральные карты. Очевидно, наши сокурсники, не в пример нам, сначала расслабились, а потом пошли знакомиться с Одессой.

     - Ну что, давай отметим прибытие? – обратился ко мне Ваня, открывая бутылку «Игристого».

     Я даже не успел ничего ответить, как раздался громкий хлопок, и «Игристое» устремилось наружу. На потолке от вина образовались розовые разводы. Мы даже не допили из бутылки его остатки, как в комнату вошла комендант общежития Одесского Гидромета. Не буду описывать устную часть общения с комендантшей. Приведу выдержку из её письменного приказа, с которым, через некоторое время, она нас ознакомила: «…на столе  карты, где карты – там вино, где вино – там женщины … приказываю выселить из общежития…».

     Так мы с Ваней оказались без крыши над головой. Спасибо друзьям-сокурсникам: с соблюдением правил конспирации приютили невинно пострадавших. Благо, комнаты общежития  располагались на первом этаже, и в тёмное время суток проникнуть в общежитие через окно было несложно.

     Береговая практика проходила в геофизической обсерватории, расположенной на берегу Одесского залива. В 60-е годы от Гидромета практикой руководил очень милый и доброжелательный человек по фамилии Прусенков (к сожалению, забыл его имя и отчество). В Одессе говорят: «одессит – это национальность». Это как раз про Прусенкова. Его, если можно так выразиться «одесситость» проявлялась в своеобразном говоре: разговаривал Прусенков на «одесском языке».  

     Вспоминается забавная ситуация, когда Прусенков, рассказывал нам – студентам о химической посуде. В химических анализах морской воды, в частности, при определении её солёности методом титрования, используются «бюретки Блинова» - специальные градуированные стеклянные трубки определённой ёмкости, названные именем их разработчика. Прусенков, рассказывая о бюретках, постоянно упоминал Блинова. Со стороны могло показаться, что с Блиновым он общался буквально вчера и был в хороших дружественных отношениях. Сейчас не помню, кто из моих однокурсников произнёс: «Так Блинов ведь умер в 19.. году!». Прусенков моментально отреагировал: «Я и говорю: бюретка покойника Блинова». 

     Одессу трудно представить без знаменитой барахолки. Мы с Ваней собирались посетить её, но не с целью покупки, а наоборот – продажи. Поиздержавшись за пару недель практики и испытывая недостаток в финансах, решили продать Ванину нейлоновую рубашку. Заграничные нейлоновые рубашки были в дефиците и пользовались повышенным спросом. Поскольку рубашка была слегка поношена и не отличалась свежестью, вечером перед сном Ваня её постирал и повесил на окно сушиться. Каково же было наше расстройство, когда, проснувшись утром, увидели, что рубашки и вешалки, на которой она сушилась, на окне не оказалось. Какому-то одесситу рубашка оказалась впору. Но на барахолку всё же съездили.

     Рынок располагался в районе Молдаванки. Тогда это было открытое пространство без каких-либо специальных сооружений типа лотков и палаток. Запомнились длинные ряды с разложенным на земле товаром, строго дифференцированным по ассортименту: обувь, головные уборы, новые вещи, старые вещи и т.п. Имели место и рыбные закутки. Что-то мы всё-таки продали.

     Интересно, как сейчас выглядит знаменитый одесский рынок?

     Мы, студенты, в свободное от практики время часто прогуливались по Дерибасовской – главной улице Одессы. Захаживали в «Гамбринус» - знаменитую пивнушку, о существовании которой знали по рассказам Куприна. Следует заметить, что по тем временам заезжие столичные студенты из МГУ на улицах Одессы выглядели весьма экстравагантно: в майках, сандалиях на босую ногу и … шортах. Одесситы на нас поглядывали, оборачивались вслед.

     В один из жарких солнечных дней вчетвером отправились в «Гамбринус» и расположились за стойкой пивного бара. Неподалёку в зале, за отдельным столиком,  распивали пиво местные ребята. Через некоторое время двое из них встали из-за стола и с кружками в руках направились в нашу сторону. Мы внутренне напряглись: мало ли, что на уме у местных. Однако беспокоились напрасно. Ребята были настроены весьма дружелюбно, познакомились. Ниже попробую донести смысл состоявшегося между нами разговора.

     - Вы откуда? – обратился один из подошедших.

     Мы рассказали. А потом с его стороны последовала странная просьба:

     - Очень просим, походите в шортах по Дерибасовской ещё денька два. Одесситы -  фанаты, сами в этом убедитесь. Поймут, глядя на вас, что шорты удобная летняя одежда, разденутся.    

     На прощанье новые знакомые угостили нас пивом.

     Наверное, сейчас в Одессе шортами никого не удивишь. Стали ли одесситы менять брюки на шорты летом 1964 года, неизвестно... А может с нас всё и началось?

     Когда закончилась одесская береговая практика, на пассажирском судне мы прибыли в город-герой Севастополь – порт приписки учебно-исследовательского судна «Московский Университет».

Севастополь, «Московский Университет» 

     «Московский Университет» не для одного поколения студентов-океанологов был первым судном, вступив на палубу которого, можно было убедиться (или разочароваться) в правильности выбора профессии океанолога. Одно дело сидеть на лекциях и зубрить учебники, и совсем другое, впервые попав на учебное исследовательское судно, постараться реализовать на практике полученные знания и «почувствовать море». Студенты, ходившие зимой на «Бакуви», взошли на борт «Московского Университета» бывалыми мореманами. 

     Интересна история «Московского Университета». Преподаватели рассказывали, что в довоенном прошлом это была президентская яхта. Только чьей страны был тот президент, я запамятовал. Когда приступил к Воспоминаниям, произвёл поиск в Интернете, и на одном из украинских сайтов наткнулся на статью из газеты «Флот Украины» под названием «Судьба президентской яхты». Статья опубликована на украинском языке, подготовил её автор по фамилии Костриченко. Ниже, в своём вольном переводе с украинского и в урезанном формате постараюсь донести её содержание:

«С Черным морем связано много таинственных историй. В том числе - судьба эстонской президентской яхты «Пиккер». После распада СССР её пытались найти многие исследователи.

«Эстонскую красавицу» построили перед войной и летом 1939 года в Таллине корабль был спущен на воду.

Этот красивый корабль, использовавшийся в качестве президентской яхты, получил название «Пиккер» («Громовержец»).

   

                     Президентская яхта «Пиккер»

     Водоизмещение судна достигало 500 тонн, длина корпуса - 58 метров, ширина - 7,3 метра, осадка - 2,4 метра,  скорость полного хода - 16 узлов.

     После присоединения Прибалтийских республик к СССР корабль вошел в состав Краснознаменного Балтийского флота и стал использоваться в качестве посыльного судна. В 1941 году корабль получил название «Луга», в 1943 г. – «Киев», в 1948г. – «Рион». В разное время на борту судна побывали Сталин, Хрущёв, президент Югославии Тито. В 1961 году по распоряжению Микояна яхта «Рион» была передана МГУ и получила свое последнее имя – «Московский университет».

     До 1978 года судно было приписано к Севастополю. Далее следы «Пиккера» - «Московского Университета» теряются.

   

Учебно-исследовательское судно  «Московский Университет»

     Не сомневаюсь, что приведенная выше выдержка из статьи представляет интерес для океанологов, проходивших с 1961 по 1978 годы практику на учебно-исследовательском судне «Московский Университет».

     Летом 1964 года морской практикой руководили  А.Н.Косарев и А.В.Шумилов (скончался в 2007 году). На «Московском Университете» студенты учились вешать на трос батометры, набирать из них пробы морской воды для последующих химических анализов, снимать отсчёты температуры с термометров.

     В годы учёбы использовались опрокидывающиеся батометры. Принцип их действия следующий. На каждый батометр к сбрасывающему устройству крепился посыльный грузик (грузик имеет приспособление, позволяющее свободно двигаться вдоль троса). Под действием посыльного груза спусковое устройство срабатывает; батометр, верхней своей частью освобождается от троса и под действием силы тяжести опрокидывается на 180 градусов. При этом закрывается крановый затвор, срабатывает сбрасывающее устройство и очередной посыльный грузик устремляется по тросу к следующему батометру и т.д. Естественно, что срабатывание всей серии батометров должно произойти, когда по тросу с гидрологического мостика будет направлен первый посыльный груз. Если наблюдателей двое, старший подаёт команду «бросай груз!»

     Описание батометра Нансена или батометра БМ-48 (батометр морской) предпринято с целью пересказа старого океанологического анекдота, который преподаватели перед выполнением гидрологической станции рассказали нам - студентам:

     «Во время морской практики преподаватель руководит выполнением гидрологической станции. Студент Иванов вешает батометры на трос, крепит посыльные грузики. Серия опущена. Иванов смотрит на часы, выжидает положенное время, вопросительно смотрит на преподавателя, в руках у него посыльный грузик. Звучит команда: «Бросай груз!». Студент Иванов размахивается, и … груз летит далеко за борт!»

***

     С учётом небольшой осадки, «Московский Университет» мог плавать по рекам. Мы и отправились в устье Дуная. Запомнились два захода: один был сделан в Вилково – «Русскую Венецию» (теперь, наверное, «Венеция Украинская»), другой – в Измаил.

     Измаил - древний город: в разные века и годы входил в состав Османской и Российской империй, Молдавского княжества, Румынии, а после Великой Отечественной войны вошёл в состав Украины. В 1790 году город-крепость Измаил был взят штурмом русскими войсками под командованием генерал-аншефа А.В.Суворова. Этот штурм, вошедший в историю, нашёл отражение в многочисленных картинах и гравюрах. Бывал в Измаиле и А.С.Пушкин.

     Путешествие по Дунаю запомнилось: поднялись почти на сотню километров вверх по реке, посмотрели красивый древний город. На правом берегу Дуная – другая страна, румыны там суетятся. Красивое завершение рейса перед возвращением в Севастополь.

     Думаю, заключительная часть морской практики была задумана её руководителями, чтобы подчеркнуть романтичность профессии океанолога. Что греха таить: мечтал и я о дальних морских путешествиях с заходами в иностранные порты.

Северное море

     Авторы Заметок приводят такие слова Н.Н.Зубова: «…студент третьего курса должен пройти «через рыбу», а четвертого ­ «через льды». Николай Николаевич  считал изучение условий обитания рыб в океане и исследование Арктики наиболее важными направлениями в океанологии.

     Будем считать, что мне повезло: в 1965 году после третьего курса я попал на практику в Калининград – бывший Кёнигсберг, в Атлантическую научно-промысловую перспективную разведку (АНИППР) Атлантического НИИ рыбного хозяйства и океанографии (АтлантНИРО). А это как раз «рыба».

     Не забуду первые впечатления по прибытии на Южный вокзал города. До центра добирался на трамвае. Из окна вагона открывались развалины древнего Кёнигсберга: Кафедрального собора, Королевского замка. Здания биржи и Кёнигсбергского университета сохранились неплохо. Королевский замок взрывали за пару-тройку лет до моего приезда, однако, оставшаяся часть свидетельствовала, что на его восстановление потребовалось бы гораздо меньше средств, чем на ликвидацию развалин. Потом на месте замка стали возводить Дом Cоветов – самый большой долгострой Калининграда. Сохранился  полуразрушенный Кафедральный собор и могила захороненного в нём немецкого философа Иммануила Канта, одного из родоначальников немецкой классической философии. В центре города – большая площадь - площадь Победы. До войны, с приходом к власти нацистов, как я позже выяснил, она стала называться Адольф-Гитлер-Плац. К площади Победы, к одной из её сторон, примыкает Северный вокзал, а к другой – неширокая улица - Советский проспект. В самом начале Советского проспекта стоит красивое старинное здание, где у немцев во время войны размещалось гестапо. В 1965 году в этом доме располагалось КГБ (теперь, наверное, ФСБ). Преемственность, однако.

     Успел до отхода в море побывать в зоопарке – старом Кёнигсбергском зоопарке, старинных фортах, Центральном парке и даже на старом кёнигсбергском кладбище. В Центральном парке, на его входе стоит одно из самых красивых зданий города - кирха памяти королевы Луизы.  Сейчас в кирхе театр кукол.   

     Город мне понравился, особенно его древняя сохранившаяся часть. Тогда, летом 1965 года, не предполагал, что после окончания Университета, проработав около года в ГОИНе (Государственном океанографическом институте), вернусь в Калининград и на пять с лишним лет свяжу с ним свою судьбу.

     В Северное море, на непродолжительный срок (60 суток) готовилось к выходу судно типа СРТР (средний рыболовный траулер рефрижератор, название которого запамятовал). Однако вакантного места для студента-практиканта не оказалось, а точнее, не хватило спального места, поскольку все каюты, как для членов команды, так и научной группы, были расписаны. Заместитель начальника АНИППР, взглянув на университетское командировочное предписание, сказал примерно следующее: «Мест для студентов на судне не предусмотрено. Могу оформить матросом второго класса. И практику пройдёшь, и денег заработаешь. Согласен?».  Что было делать? Не назад же возвращаться!

- Согласен, - ответил я.

     Так началась моя первая производственная практика. В ночь, после таможенного досмотра в г. Балтийске (немецкий Пиллау), судно вышло в море. Для матросов  переход в район следования - самое благодатное время: кроме рулевой вахты работы особой нет, а деньги капают. Мне же пришлось вкалывать сразу после выхода в море. Старпом определил меня камбузником – помощником кока, что означало: уборку камбуза и мытьё посуды, чистку картошки, а также исполнение обязанностей артельщика, т.е. заведование на судне провиантом.

     Как я вскоре убедился, моряки «поддают» не только по возвращению с морей, но и на отходах - на прощанье. Для меня это «прощанье» вышло боком. Кок – милый человек, «прощаясь», переусердствовал и в «осадок» выпал. Я оказался крайним: пришлось, в его отсутствие, утром следующего после выхода в море дня кормить команду завтраком. Полез в трюм, еле-еле нашёл варёно-копчёную колбасу типа «одесской» и раздал команде на завтрак, причём кусками не скупился. К середине завтрака кок проснулся, увидел на столах тарелки с большими кусками – по половине колбасного кольца, закричал:

- Ты зачем такие здоровые куски нарезал?! А если опять аврал, чем команду будем кормить?

Я так и не понял, что подразумевал кок под словом «аврал».

***

     Переход в Северное море через Балтику и Датские проливы в зависимости от погоды занимает 4-5 дней. И все эти дни на переходе я крутился, как белка в колесе. А когда начались работы в море, понял, что совмещать работу на камбузе и прохождение производственной практики будет сложно. Обратился к начальнику рейса по науке, он и договорился со старпомом о переводе меня в палубную команду.   

     Матросы научно-поисковых судов, кроме палубных работ (в том числе по отдаче и подъёму трала), уборки помещений (включая гальюны), как упоминал выше, стоят за штурвалом, т.е. несут рулевую вахту. Моя вахта была с нуля до двух и с двенадцати до четырнадцати и однажды совпала с подходом судна к плавбазе. Здесь следует быть особенно внимательным: без малейшего промедления выполнять команды капитана. Есть команда – «одерживай», получив которую рулевой должен стараться удержать судно на заданном курсе. А при швартовке, при постоянно меняющихся оборотах главного двигателя, делать это достаточно сложно. Справился!

***

     А теперь, …об авоськах. В СССР, когда в магазинах было «шаром покати», авоську постоянно носили в кармане: и места мало занимает, и, глядишь, «авось» удастся что-нибудь прикупить.

     Знакомый московский «пейзаж» второй половины прошлого столетия: очередь в приёмный пункт стеклотары и мужики с авоськами, полными пустых бутылок. Сейчас такого не увидишь, да и век авосек канул в лету.

     В свободное от вахт время матросы на судне плели авоськи. Во-первых, был материал – капроновые нити для ремонта трала, во-вторых, в хозяйстве вещь нужная (см. выше). А поскольку я был в палубной команде, волей-неволей освоил это нехитрое дело. Не буду описывать технологию изготовления авосек, в настоящее время не используемую. Отмечу лишь, что репчатый лук отлично хранится дома не в капроновом чулке, как принято, а в авоське, причём сплетённой собственными руками.

     Производственную практику в Северном море я прошёл, отчёт по практике защитил, но к началу учёбы опоздал. Для океанологов старших курсов это было делом обычным.

Белое и Баренцево моря

     После окончания четвёртого курса производственная практика проходила в Белом и Баренцевом морях. Так что у меня всё получилось «по Зубову»: после третьего курса была «рыба» в Северном море, а теперь предстояла практика в Арктических морях. Правда, льды во время прохождения практики предусмотрены не были.

     Направили меня в Северное УГМС (Северное управление Гидрометеослужбы) в город Архангельск, а точнее – Соломбалу (исторический район Архангельска),  район, находящийся на одноимённом острове в дельте Северной Двины.

     Несколько слов о Северном УГМС образца 1966 года. Невзрачный деревянный двухэтажный дом (в настоящее время это многоэтажное здание), расположенный в центре Соломбалы на улице с деревянными тротуарами. Начало рабочего дня, его окончание и даже время обеда обозначалось громкими звонками по всему Управлению. Сотрудники минут за 5-7 до окончания работы принимали стойку «низкого старта» и ровно в 18 часов по звонку бросались к выходу. При этом издавали страшный грохот сапогами и ботинками на деревянной лестнице. Никогда и нигде я больше не слышал такого грохота.

                                                 В Соломбале

Практику на севере со мной проходил Миша Сергеев, с которым мы принимали морское «крещение» на Каспии. Судно, на котором предстоял выход в море, называлось НИС «Океанограф».

   

                                                      Судно  «Океанограф»

     В обиходе «Океанограф» называли «Граф», а моряков, совершавших на нём рейсы, – «пиратами». Насчёт «Графа» судить не берусь, а что касается «пиратов», с учётом браконьерского промысла сёмги (об этом ниже), своё прозвище они оправдывали.

      Тип судна: переоборудованный под научные работы СЧС (средний черноморский сейнер, водоизмещением 120 тонн). С борта «Океанографа» до воды, образно выражаясь, можно было дотянуться рукой. В трюме, приспособленном для проживания научной группы, иллюминаторы, естественно, отсутствовали. Так называемая каюта была рассчитана на 6 человек. В каюте, кроме нас с Мишей, проживали студенты-практиканты из Ленинградского гидрометеорологического института (ЛГМИ). Начальником рейса был выпускник ЛГМИ Юра Катана.  

     Отход из Соломбалы был покруче, чем описанный выше отход из Калининграда. Не поверите: когда «Океанограф» отдал швартовы, я стоял за штурвалом и вёл судно по фарватеру Северной Двины, подменяя пьяного в стельку вахтенного матроса. Бухáл и командный состав судна. Неожиданно пригодилась прошлогодняя практика в Северном море, когда нёс рулевую вахту.    

     Программа рейса включала наблюдения в приливных устьях рек Мезени и Печоры, а также доставку на береговые метеостанции почты, кое-какого научного оборудования и т.п.

     Первый заход, и практически сразу после выхода был сделан на Соловки. С познавательной точки зрения заход был крайне интересен. 

        Автор с Юрой Катаной у стен Соловецкого монастыря

     Кроме Соловков «Океанограф» посетил в Белом море населённые пункты Кандалакшу и Умбу, после чего взял курс в Горло Белого моря – пролив, соединяющий Белое и Баренцево моря.

     В Горло Белого моря впадает много рек и речушек. Одна из них, довольно крупная – Мезень. На Мезени нам предстояло выполнить многосуточную гидрологическую станцию в её приливном устье. Следует указать, что приливы в устьях рек бывают настолько сильными, что их течение меняется на обратное.  «Океанограф» встал на якорь напротив деревни под названием Каменка. Не знаю, как сейчас, но летом 1966 года жизнь в деревне била ключом: под погрузку леса становились иностранные сухогрузы, народ суетился на берегу. А поскольку был конец июня, солнце не заходило, по ночам было светло как днём.

     Между судном и Каменкой курсировала лодка. Свободные от вахты члены экипажа имели возможность часть дня провести на берегу. Следует заметить, что пребывание на берегу было весьма актуальным с точки зрения пополненния разного рода запасов, в том числе - спиртного. Я же сходил в баню. 

     Баня «по чёрному», слышали о такой? По неопытности забрался в неё раньше положенного и слегка угорел. Помылся, с трудом оделся, выскочил на свежий воздух и присел, чтобы отдышаться. На меня тут же набросились комары, как будто специально чистенького поджидали! И здесь я увидел удивительную картину: над каждым прохожим кружили комариные тучи, формой напоминающие столбы, величиной под полтора метра. В руках у людей были ветки, они ими размахивали, но это помогало мало.

     К счастью, к берегу причалила наша лодка.

     Завершив работы на Мезени, «Океанограф», обогнув мыс Канин Нос, вышел в Баренцево море. По пути на Печору ненадолго зашли на остров Колгуев, где пополнили запасы продовольствия, а точнее – притащили матросы освежёванную тушу оленя, которую прицепили к мачте. Повариха (на «Океанографе» поваром была женщина) ежедневно отрезала от оленя куски мяса и готовила из них незамыловатые блюда, под названием гуляш в ассортименте. С оленем нужно было поспешать. Хотя, его тушу и обдували северные полярные ветры, но температура воздуха была положительная.

     В устье Печоры, как и на Мезени, мы выполнили многосуточную станцию.

                                                 Отлив в устье Печоры

***

     Ниже коснусь рыбной темы. В Баренцевом море водится сёмга, деликатесная рыба. Из лососёвых, к виду которых она относится, считается самой ценной и, соответственно,  дорогой. В 60-е годы вылов её был регламентирован, а браконьеров нещадно наказывали. Но запретный плод сладок, более того, сёмга рассматиривалась, как разменная валюта – ею можно было расплатиться, приподнести в дар нужному человеку и т.п. 

     Когда «Океанограф» вошёл в Печорскую губу, одного матроса (из «пиратов»), высадили на берег с рыболовными снастями браконьерить. По окончанию работ на обратном пути матроса забрали с большим мешком засоленной сёмги. Как эту рыбу делили, мне неведомо.  

     Запомнился эпизод при посещении метеорологов. Метеостанция находилась неподалёку от местечка под названием Варандей. Кстати, сейчас в Варандее расположен нефтяной терминал. Радушные хозяева-метеорологи в знак благодарности за доставленную почту угостили нас малосольной сёмгой. Поскольку, как отмечал выше, вылов её был запрещён, хранилась готовая продукция в специально оборудованных тайниках.

     Представьте себе ровный пустынный берег, покрытый тонким оттаявшим слоем почвы и скудной растительностью. Под этим слоем - многометровая вечная мерзлота. Метеоролог выбрал меня в провожающие, как нейтрального москвича. По только ему известным признакам, на совершенно ровном неприметном месте, он подцепил лопатой кусок оттаявшего дёрна, под которым обнажились доски, закрывающие тайник. В мерзлоте размещался шурф глубиной и шириной примерно в метр. В шурфе были сложены в несколько слоёв рыбины. Метеоролог подцепил парочку и вытащил наружу. Затем в обратном порядке были уложены доски, дёрн и …тайника как не бывало.

     Много сёмги за один присест не съешь - очень жирная, хотя и необыкновенно вкусная рыба. Я никогда за раз не съедал семги больше, чем в далёком 1966 году на пустынном берегу Баренцева моря.

***

     Город Нарьян-Мар, в который «Океанограф» зашёл, поднявшись вверх по Печоре на сотню километров, ничем особо примечательным не запомнился.

     В начале сентября судно вернулось в Соломбалу. Команда тут же разбежалась по домам. Кроме нас с Мишей, практикантов из ЛГМИ и пьяного в стельку вахтенного матроса на судне никого не осталось. 

Маленький эпилог годов студенческих

     Если на географической карте соединить линиями порты, откуда за годы обучения на кафедре океанологии начинались мои плавания, получится треугольник с вершинами: на юге – Баку и Севастополь, западе  - Калининград и севере - Архангельск. В населённых пунктах, находящихся внутри этого геометрического образования, в студенческие годы бывать не приходилось.

***

     В завершение воспоминаний, посвящённых годам учёбы на кафедре, хочу помянуть Анну Тимофеевну Макерову. За глаза её называли «матерью кафедры океанологии». Откровенно говоря, до сих пор не знаю, какую должность на кафедре Анна Тимофеевна занимала. Помнится, на втором курсе проводила занятия по практической океанологии. Именно от неё мы впервые узнали об упомянутом выше и подробно мной описанном батометре Нансена.  

     После нашей практики в Одессе одесский Гидромет на несколько летних сезонов закрыл студентам кафедры двери своего общежития: мы ведь с Ваней Зенковичем в 1964 году были далеко не единственными, нарушавшими режим проживания в его стенах. Помню, из Гидромета в Университет поступили донесения о «подвигах» нашего курса, и на кафедре эти «подвиги» обсуждались. Единственная, кто оказывал нам поддержку и сочувствие, была Анна Тимофеевна.

     Анна Тимофеевна прожила долгую жизнь - 92 года. Светлая ей память!    

По морям и океанам

     По окончании МГУ я распределился в ГОИН (Государаственный океанографический институт) вместе с однокурсниками: Володей Тимофеевым (умер Володя после тяжёлой болезни, когда ему было всего 25 лет) и Валей Пономарёвым. Всё было хорошо в этом институте: известный океанолог А.М. Муромцев, заместитель директора озадачил научной темой, друзья были рядом. И даже бассейн «Чайка» по соседству, стоило лишь перейти Метростроевскую улицу (сейчас Остоженка). Помнится, плавать в бассейне ухитрялся во время обеденного перерыва.

     Не хватало одного - «большой» воды!

     На третьем курсе промысловую океанологию у нас вёл директор ВНИРО Богданов Александр Сергеевич. К нему я и обратился, чтобы помог перераспределиться в АНИППР, где проходил студентческую производственную практику в 1965 году. Не уверен, что он узнал своего бывшего студента, но помог решительно и сразу. Два телефонных звонка - один директору АНИППР, другой в Минрыбхоз, быстро решили дело: меня перераспределили, и примерно через год после окончания МГУ я въехал в Калининград в качестве молодого специалиста, т.е. со всеми предоставляемыми превилегиями, включая общежитие. Не помню, взималась ли за проживание какая-либо плата.

     Общежитие располагалось на ул. Курсантской, что неподалёку от недостроенного Дома Советов, возводившегося на месте разрушенного Королевского замка. Общежитие на Курсантской улице было обителью молодых специалистов, в том числе, окончившивших кафедру океанологии МГУ.

     В Калининграде в одни годы со мной работали океанологи - выпускники нашей кафедры: Боря Дубровин, Володя Дубравин, Саша Леонов, Володя Цыганов (умер в начале 90-х), Юра Локтионов, два Паши – Федулов (умер в 90-х) и Чернышков. С Дубровиным, Цыгановым, Федуловым и Чернышковым вместе ходили в море. А это дорогого стоит!

     В 1972 году я стал аспирантом заочного обучения, в 1974 году перевёлся в очную аспирантуру и вернулся в Москву. Под руководством Алексея Дмитриевича Добровольского в 1976 году защитил диссертацию, и в том же году меня приняли на работу во ВНИЭРХ (Всесоюзный НИИ экономики, информации и автоматизированных систем управления рыбным хозяйством) на должность старшего научного сотрудника. Из ВНИЭРХа летом 1980 года в качестве начальника гидрологического отряда был командирован в Севастополь на НПС «Ихтиандр».

     На научно-поисковых судах Минрыбхоза участвовал в десяти морских экспедициях, что во времéнном измерении составило почти три года. В Атлантическом и Тихом океанах пересекал экватор. Довелось поработать в Мозамбике и Вьетнаме в приливных устьях рек: Лимпопо (впадает в Индийский океан) и Нябе (впадает в Южно-Китайское море). Заграничным командировкам в Мозамбик и Вьетнам будет посвящён следующий раздел.

***

     В «Чайке» до сих пор плаваю и одновременно выполняю обязанности спасателя: есть в бассейне служба общественных спасателей. Бывали случаи – тонули купальщики, к счастью, не в мою смену.

Праздник Нептуна

     Слышали выражение - «пуп Земли»? В переносном смысле указанное словосочетание характеризует людей самоуверенных и заносчивых. С географической точки зрения пуп Земли находится в точке пересечения экватора и Гринвичевского меридиана.

     Мой первый самостоятельный рейс в качестве инженера-гидролога состоялся в юго-восточную часть Атлантического окена. Наш капитан при подходе к экватору слегка изменил курс и направил судно в Гвинейский залив в вышеназванную точку. У моряков парусного флота это место было особенно почетным и  называлось «центром Земли», или «золотой точкой». В «центре Земли» судно легло в дрейф.

     Согласно установившимся морским традициям, во время перехода через экватор отмечается праздник Нептуна. Сценарий праздника примерно одинаков и  описан у авторов Заметок. Новичкам, ранее экватор никогда не пересекавшим, праздник запоминается особенно: они проходят специальный ритуал, и им выдаётся красочный диплом, подписанный Нептуном, с указанием координат пересечения экватора (широта, естественно, нулевая, а долгота бывает разная). Обладатели дипломов при следующем пересечении экватора от ритуала освобождается. Хотя я и числился новичком, мне удалось не только избежать ритуала, но и войти в свиту Нептуна в качестве пирата..., только диплом о пересечении экватора в «центре Земли» получить не удалось.

     Морским Богом Нептуном на нашем судне был избран тралмейстер. Он помнил меня по экспедиции в Северное море, когда я по окончании третьего курса проходил практику и был матросом. Я тоже его запомнил, поскольку количество матерной брани, которую он вылил при отдаче и подъёме трала на палубную команду (и на меня в том числе), измерению не поддаётся. Тралмейстер и включил меня в свою свиту пиратом в память о совместном рейсе. Полагаю, мера эта была скорее вынужденная, поскольку, кроме меня, новичков, впервые пересекающих экватор, было много, а «бывалых» моряков, чтобы между ними распределить роли в свите Нептуна, наоборот, не хватало. Мне даже пришлось взять на себя обязанности виночерпия – персонажа, разливающего новичкам вино из бочонка.

                          Гвинейский залив, праздник Нептуна.

     Но самое интересное началось, когда, по сценарию праздника, Нептун и его свита должны были покинуть судно и скрыться в морской пучине. Искупаться на экваторе, да ещё в «золотой точке»! Я был одним из первых, кто прямо с борта прыгнул в воду. Неописуемо ощущение величия океана, когда горизонт сливается с небом, а под тобой трёхкилометровая толща воды!

     Однако на верхний мостик направили наблюдателя, чтобы заблаговременно предупредил, если появятся акулы.

***

     Диплом за подписью Нептуна получил лишь в 1980 году, когда пересёк экватор в Тихом океане. Ритуал пришлось пройти по полной программе.

Про помполитов

     В советское время на крупнотоннажных судах Минрыбхоза ходили в море помполиты (помощники капитанов по политической части), или как их тогда иносказательно называли – «помпы» (для несведущих, помпа - это насос).

     Авторы Заметок выделили три категории помполитов: «умные и понимающие, оказывающие на работу экспедиций положительное воздействие; безразличные – просто отбывающие номер на борту с целью заработка и «сайтсиинга»; вредные – замечавшие все «проколы» и, что самое гнусное, докладывавшие о них по окончании рейса начальству».

     В одной из экспедиций моя каюта через переборку сообщалась с каютой «помпы». Иллюминаторы, когда погода позволяла, были всегда открыты, и при определённых условиях, высунув в иллюминатор голову, можно было идентифицировать доносящиеся из соседней каюты голоса и уловить смысл разговоров. Так что многие беседы, которые «помпа» проводил, в том числе в воспитательных целях, отложились в памяти, и одну из них с матросом-уборщицей Софьей я привожу ниже.

     «Софья Андреевна, я вас вызвал, чтобы поговорить по душам, как коммунист с коммунистом», – донеслось до меня из соседнего иллюминатора.

      Я, естественно, весь напрягся: подобные вступления не сулят ничего хорошего.

      «Помпа» продолжил:

     «Мне известно, что вы спите со вторым механиком. Но сейчас меня не интересуют ваши интимные дела, хотя правилами (даже такие правила существовали) запрещено вступать во время рейса в близкие отношения с мужчинами, тем более семейными. Вы ведь знаете, что у второго механика двое детей. Но я хочу, чтобы вы рассказали об отношениях старпома с Вероникой».

      Здесь я должен сделать маленькое лирическое отступление от задушевной беседы «помпы» с матросом-уборщицей - коммунистом Софьей, чтобы пояснить интерес «помпы» к персоне буфетчицы - Веронике. По негласным морским традициям, буфетчиц можно причислить к наложницам мастера, т.е. капитана. Если мастеру «приспичит», буфетчица, как правило, не отказывает. В её обязанности входит уборка каюты капитана, в случае необходимости сервировка стола, и другие не очень обременительные услуги. В общем, круг обязанностей не очень большой, в отличие от обязанностей матросов-уборщиц. Последним и гальюны общего пользования приходится драить, не говоря об уборке коридоров и других подсобных помещений. Ведь по судовой роли (должности) буфетчица - та же матрос-уборщица. Не понравится капитану, как каюту «убирает», он и замену может подыскать. Вот я и напрягся, став невольным свидетелем нештатной ситуации, поскольку взаимоотношения старпома и буфетчицы никак не вписывались в упомянутые выше морские традиции.

     «Любовь у них! - произнесла Софья. 

     - Софья Андреевна, меня ихняя любовь не интересует. Скажите, как капитан к этому относится? 

     - Так нормально относится. Вероника и капитану не отказывает. Ему-то много разве надо?».

     Разговор вскоре завершился. Думаю, «помпа» успокоился, поскольку общение с матросом-уборщицей Софьей убедило его в том, что экстремальных ситуаций во время рейса, таких как выяснение отношений между капитаном и старпомом, не последует. Не сомневаюсь, что «помпа», разбираясь в нештатной ситуации, прежде всего думал о собственной персоне: на берегу ведь после рейса возможны разборки в партбюро – недосмотрел, не предупредил и т.п. 

     Предлагаю читателям самостоятельно решить, к какой из трёх указанных выше категорий, следует отнести «моего помпу». А может, это ещё одна – четвёртая категория?

Почта его Королевского Величества

     Раньше во время продолжительных морских экспедиций поддерживать связь с домом можно было только радиограммами. Это сейчас, с помощью спутниковой мобильной связи, не возникает особых проблем, чтобы переговорить с родными и близкими практически из любой точки океана, были бы деньги. В 60 – 70-е годы прошлого столетия современная спутниковая связь отсутствовала. Радисты связывались в берегом по радио с помощью азбуки Морзе. Кто не знает, что это такое, поясняю: телеграфным ключом передаются разные по продолжительности сигналы (точки и тире), взаимосочетание которых соответствует буквам алфавита.

     Радистка Кэт из любимого многими фильма «Семнадцать мгновений весны», используя эту азбуку, отбивала зашифрованные донесения Штирлица. Не помню, в какой это было экспедиции, но запомнился радист, изучающий немецкий язык. В свободные от работы часы его часто можно было увидеть с учебником немецкого. Не подумайте, что приведенная выше ссылка на радистку Кэт несёт какую-то смысловую нагрузку. Мне неведомо, зачем наш радист учил немецкий, но ежедневно по внутренней связи, как правило, в обеденное время звучал его голос на ломаном немецком: «Ахтунг, ахтунг!», а потом - на чистом русском – «таким и таким-то зайти в радиорубку и получить радиограммы». Когда раздавались его «ахтунги», на мгновение в салоне команды воцарялась тишина, после которой некоторые счастливцы, поскорее покончив с обедом,  устремлялись в радиорубку.

     В море можно было получать и письма. Научно-поисковые суда, на которых я работал, обслуживали районы промысла; в эти районы направлялись плавбазы с запасами топлива, воды, продуктов, а также доставлялись письма с берега. Бывало, и мы их получали, но редко.

     На протяжении пяти лет работы в АНИППР и АтлантНИРО моим основным районом плавания было Северное море. Загранпортов, в которые было положено заходить научно-поисковым судам, работающим в этом море, было всего два: английский порт Плимут и шотландский Абердин. В общей сложности посетил их я раз пятнадцать. Речь ниже пойдёт об английской почтовой службе – Королевской почте (Royal Mail). 

     Письма с берега - что может быть желаннее! Я был одним из немногих, кто получал их в Абердине и Плимуте.

     Англия вполне обоснованно гордится своей Royal Mail. Представьте картину: заходит судно в английский порт, становится на швартовы, а на пирсе уже поджидает почтовый работник в красивой форме, с акцентом выговаривает твою фамилию и вручает письма.

     Перед каждым очередным рейсом я заготавливал для матушки почтовые конверты с адресами на английском, на которых кроме фамилии и названия судна были подписаны: название страны - Англия (England), названия портов - Абердин или Плимут (Aberdeen or Plymouth). Матушка и отсылала мне в этих конвертах послания, которые, на зависть членам экипажа, я получал на заходах в порты. Правда, практика подобной переписки имела и обратную, отрицательную сторону: письма, естественно, проверялись службой КГБ. Однажды, после очередной экспедиции, со мной беседовал чекист: говорил, что подобная пересылка почты нежелательна. А потом вдруг неожиданно предложил сотрудничество: после каждой экспедиции отчёты писать. Иными словами - стучать на коллег и стать «сексотом», т.е. секретным сотрудником. Не договорились.

***

     В упомянутом выше рейсе, после «ахтунгов», радист чаще других произносил фамилию третьего помощника капитана. Радиограммы он получал практически ежедневно. Ему завидовали. Но по возвращении из рейса застал третий помощник в своём доме, образно говоря, «голые стены». Сбежала «любящая» его супруга в неизвестном направлении, а ежедневными радиограммами усыпляла бдительность. С одной стороны, это выглядит даже гуманно: не стала моряка расстраивать, дала ему спокойно доработать до окончания рейса, с другой стороны…?

     Конечно, быть женой моряка (океанолога) непросто. Вместе с тем, склонен считать, что долгие разлуки укрепляют семью. Но это моё личное мнение.

О загадочной русской душе

     В советское время заход в иностранный порт по срокам был строго регламентирован. Как правило, на пополнение запасов воды и продуктов отпускалось не более двух суток. Заранее в порт захода направлялась заявка, а в порт приписки сообщалось, что судно с такого-то по такое-то число будет находиться в иностранном порту.

     Снабжением в загранпортах занимаются специальные агенты – шипшандлеры. Капитаны в загранпорту могли заказывать любые продукты, включая пиво и водку. Но закупать спиртное следовало осмотрительно. Сумеет капитан договориться с шипшандлером, чтобы стоимость спиртного покрыть, например, псевдо колбасой - значит в родной порт из Великобритании придёт счёт на оплату не водки с пивом, а колбасы. Естественно, что подобные подтасовки были возможны на небольших судах, на которых капитан доверяет членам своего экипажа, и должность «помпы» по судовой роли (должности) не предусмотрена. А недобор колбасы в ассортименте питания можно компенсировать пойманной рыбой: благо она тут рядом – за бортом, только трал отдать.

     Моряки халявным спиртным распоряжались по-разному. Одни приберегали водку с пивом для торжественного случая – на свой день рождения, например, другие – не откладывали дело в долгий ящик. Водка всегда была известного бренда – «Smirnoff» («Смирновская»). В описываемый период её производили в США и Европе.

     Нашему судну предстоял заход в Абердин. Казалось, всё предусмотрел капитан: заявку на продукты своевременно отправил, в родной порт сообщил сроки захода судна. Одного не смог предугадать: штормовую погоду. Шторм начался, когда судно пришвартовалось у одного из многочисленных причалов Абердина. Казалось бы, пережди в порту непогоду, а когда ветер стихнет и волна уляжется, подавай Абердину прощальный гудок и следуй в Северное море выполнять рейсовое задание. Однако стоянка в порту тоже денег стоит. Для советского капитана перестоять лишнее в загранпорту считалось большим проколом.

     На второй день стоянки, судя по поступившим метеосводкам, шторм усилился. Мы даже успели обрадоваться и, предвкушая ещё один день стоянки, запланировали посещение паба на Маркет-стрит (Market-street) – улице примыкающей практически к причалу. Но как только из увольнения в город вернулась последняя группа моряков, прозвучала команда «отдать швартовы». Старое судно, на котором я тогда работал - типа СРТР (средний рыболовный траулер рефрижератор) немецкой постройки, по бортам, ниже ватерлинии, имело дополнительные кили, предназначенные для уменьшения качки. Через день после выхода из Абердина заштормило по-настоящему, судно стало «работать» носом на волну. А потом  случилось непредвиденное: ночью на вахте второго штурмана матрос зазевался, и судно развернуло лагом к волне. Как назло, накатившая сбоку крутая волна с силой ударила в левый борт, в ходовой рубке выбило иллюминатор, его сорвало вместе с задрайкой, и в рубку хлынула вода. Да ещё часть бортового киля оторвало, и он отошёл от борта. Водой залило электрощит, что-то там коротнуло, руль вырубился, судно потеряло управление. Пока штурман приводил в действие ручной штурвал, судно получило несколько сильнейших волновых ударов. Крен временами достигал почти 40 градусов, до оверкиля оставалось совсем немного. Однако «выгребли»: электрик ликвидировал короткое замыкание, судно снова заработало носом на волну, боцман вставил в иллюминатор деревянную заглушку вместо стекла. Свободные от вахты моряки и научная группа в эту ночь конечно не спали. В сильную качку вообще спать сложно, а здесь ещё грохот от ударов о борт оторвавшегося  киля.

     А теперь о забавном. Ночью, выйдя в коридор, держась за поручни, я увидел, что моряки в каюте электрика что-то празднуют. Заглянул, пригласили. Кроме электрика в каюте сидели тралмейстер, рыбмастер и акустик. В руках они держали банки с пивом и «Смирновскую».

     - Что отмечаем, мужики? – обратился я к ним.    

     - Да так просто сидим! Работы нет, штормит, – ответил один из них.

     В этот момент судно дало резкий крен, видимо, опять рулевой зазевался, раздался гулкий удар бортового киля, и судно занялось мелкой дрожью.

     - А потонем!? Что же пропадать добру! – произнёс акустик.

     Я вышел из каюты. И в эту ночь мне впервые стало не по себе. До этого момента о худшем не думал. 

     Штормовали ещё сутки. А когда непогода утихла, о прошедшем шторме напоминала лишь идущая с норд-веста крупная зыбь.

     На следующий день после шторма капитан пригласил к себе в каюту научную группу. В каюте был накрыт стол с закусками, стояла бутылка «Смирновской».

     - Пронесло, слава Богу! Давайте выпьем за окончание шторма, – поднял рюмку капитан.

     - Что, действительно, серьёзное сложилось положение? – спросил начальник рейса.

     Кэп немного помолчал и после непродолжительной паузы сказал примерно следующее: «Когда залило электрощит и судно потеряло управление, я вызвал радиста и дал указание ввести в радиопередатчик наши координаты. Так, на всякий случай. Если бы второй штурман провозился с ручным штурвалом подольше, худо бы нам было. Ещё немного и послали бы SOS!».

     За время моей работы в море случалось много штормов, но этот запомнился особенно. Для себя  уяснил, что в критические минуты русские люди думают не о своём собственном спасении, а «чтоб добро зазря не пропало».

     Всё-таки русская душа действительно загадочна...   

На НПС «Ихтиандр»

     В 80-е годы прошлого столетия рыбный промысел СССР активно осваивал биоресурсы отдалённых районов Мирового океана. НПС «Ихтиандр», судно, на котором я работал в 1980-1981 годы, служило носителем подводного аппарата «Север-2» и было приписано к Севастопольскому экспериментально-конструкторскому бюро по подводным исследованиям («Гидронавт»). Интересно, как сейчас обстоят дела на (в) Украине с «Гидронавтом»?

     Судно вышло из Севастополя и направилось в юго-восточную часть Тихого океана. Предстояло изучать скопления ставриды в районе подводного хребта Наска, протянувшегося от южного тропика до Перуано-Чилийского жёлоба. Сразу хочу отметить, что ставрида нам не попадалась, а вот скопления лангуста с помощью аппарата «Север-2» обнаружить удалось. Нырнуть «Север-2» мог на глубину до 2-х км.

     Рейс на «Ихтиандре» запомнился прохождением пролива Босфор, Саргассова моря и Панамского канала. Босфор, а точнее – Босфорский мост или Ататюркский мост, связывает европейскую часть Стамбула с азиатской. Проходили под мостом днём. Незабываемое ощущение: верхушка мачты вот-вот заденет за основание моста, однако не задели. Раньше ходить Босфором не приходилось. Также впервые прошёл через Мраморное, Эгейское и Средиземное моря, проливы Дарданеллы и Гибралтар.  

     Теперь о Саргассовом море. Занимает оно обширный район антициклонического круговорота вод в Атлантическом океане. Его ещё называют морем без берегов. Своё название море получило из-за больших скоплений плавающей на поверхности водоросли саргассы. Подтверждаю, водорослей так много, что цвет моря меняет свою окраску с голубого на коричневый.

     Но меня Саргассово море интересовало не только водорослями. Оно находится к востоку от загадочного и таинственного Бермудского треугольника. В конце прошлого столетия была выдвинута гипотеза, что причиной необъяснимой гибели судов и самолётов могут служить циклонические вихри, образующиеся на периферии указанного выше антициклонического круговорота и достигающие района Бермудского треугольника. По мнению автора гипотезы, вихри обладают достаточной энергией, чтобы засасывать на глубины, попавшие в них корабли. Более того, они инициируют образование воздушных вихрей, притягивающих пролетающие над ними на небольшой высоте самолетов, которые, подобно кораблям, исчезают в морских глубинах.

     Весьма спорная гипотеза. По моему мнению, причиной гибели судов (про самолёты ничего не могу сказать) могут служить штормовые волны. Мне приходилось штормовать в Северном море и Бискайском заливе. Шторм в Северном море описан в предыдущем разделе. Тогда из-за крутых волн чуть не перевернулись.

     Другая причина повышенного интереса к Саргассовому морю заключается в рыбе под названием угорь. За пять с лишним лет работы в Калининграде, мне довелось общаться с ихтиологами, занимающимися изучением жизненных циклов угря. Хочу заметить, угорь обладает отменными вкусовыми качествами. Более того, он служит городу Калининграду своеобразной визитной карточкой, поскольку добывают угря в Куршском и Калининградском заливах. Ихтиологи рассказывали, что, достигнув половой зрелости, взрослые угри из пресных вод заливов устремляются к местам размножения – в Саргассово море, преодолевая на больших глубинах колоссальное расстояние в 6000 км. После нереста угорь погибает, но его личинки, подхваченные водами Гольфстрима, переносятся на восток и через Датские проливы попадают в Балтийское море. Через несколько лет цикл повторяется: инстинкт заставляет этих удивительных рыб отправиться в свое последнее путешествие, чтобы в Саргассовом море дать жизнь новому поколению.

     Итак, Атлантику, Саргассово и Карибское моря «Ихтиандр» прошёл без приключений, впереди был Панамский канал.

     Панамский канал  называют восьмым чудом света. Из основных семи чудес, навскидку, могу назвать Египетские пирамиды, Александрийский маяк на острове Фарос в Египте и Родосский Колосс на острове Родос в Эгейском море. Остальные чудеса запамятовал. Из Атлантического океана в Тихий перебирались днём, и в этом повезло, как при прохождении Босфора. В систему Панамского канала входят два озёра, реки и шлюзы. Проводка судов через шлюзы производится электровозами, движущимися по зубчатым рельсам. Озеро Мирафлорес последнее на пути к Тихому океану запомнилось особенно: берега его утопали в тропической растительности - красота необыкновенная!

     В этой экспедиции пересечение экватора в Тихом океане произошло в долготе 83º34' з.д., о чём свидетельствует полученный мною диплом, подписанный владыкой морей и океанов Нептуном: «Диплом выдан мореходу земли русской Амарову Георгию Леонидовичу в честь перехода с высочайшего соизволения нашего из широт северных необъятных владений наших в широты южные через границу Экватором наречённую, принявшему купель солёную и испившему кубок влаги живительной. Милостию нашей снисходим до пожелания ему не только Ветров попутных, но и Удачи великой в его делах праведных».    

***

     Команда подводного аппарата «Север-2» состояла из пяти человек. Сам аппарат размещался в специальном ангаре на левом борту «Ихтиандра». Спуск его на воду осуществлялся через раздвижные створки специальными выносными стрелами. Вход в ангар посторонним был запрещён. «Нагнал» командир аппарата на всех таинственности: мол, выполняется программа по линии госбезопасности, да и сам аппарат засекречен. Кроме команды аппарата, в ангар допускались несколько избранных товарищей. В число избранных я не попал, но всё же побывал в ангаре неоднократно в конце полугодового рейса. А причина таинственности проста как правда: в ангаре стояла 200-литровая бочка со спиртом для обслуживания аппарата, которую на протяжении рейса команда аппарата и избранные товарищи методично «приговаривали». Приговорили. Раздувать состав участников было себе в убыток.    

     На хребте Наска с помощью аппарата «Север-2»  были обследованы два поднятия на глубинах 250-300 метров, расположенные на расстоянии 50 миль друг от друга. Совершенно идентичные, они имели одно и весьма существенное отличие: на одном из них были обнаружены скопления лангуста, на другом их не было. 

     На обратном пути, преодолев Атлантику и Средиземное море, зашли в Геную. Красивый средневековый город – родина отважного мореплавателя Христофора Колумба.

       «Ихтиандр» у причала в Генуе

 

                                                                          

     Памятник Христофору Колумбу в Генуе

***

          В конце января 1981 года «Ихтиандр» вернулся в Севастополь. Что касается лангуста, по возвращению из рейса в одном из научных сборников была опубликована моя статья, объясняющая, почему лангусты предпочитают обитать и размножаться на одном из подводных поднятий хребта Наска, и напрочь игнорируют другое.  

Африка и Вьетнам

     В Университете курс «Приливы» на четвёртом курсе нам читал профессор Александр Иванович Дуванин. Надеюсь, читатели не успели забыть раздел, посвящённый производственной практике в Белом и Баренцевом морях. Тогда полученные от уважаемого профессора знания удалось реализовать на приливных участках северных рек - Мезени и Печоры. Не предполагал, что приобретенный опыт пригодится во время долгосрочных командировок в Мозамбик и Вьетнам.    

Мозамбик

     В период развитого социализма от предложений поработать за границей отказываться было не принято. Тогда это была единственная возможность получать относительно высокую зарплату. Многие в СССР стремились попасть на работу за границу всеми правдами и неправдами. Будем считать, что я туда попал полуправдой: в Минводхозе, направлявшем специалистов в Мозамбик – бывшую колонию Португалии, работал мой родственник.      

     Командировка предполагалась не на один год, поэтому осенью 1981 года я полетел в Африку с семьёй: женой и четырёхлетней дочерью. Самолёт приземлился в столице Мозамбика Мапуту. Красивый, но запущенный после ухода португальцев город. Говорят, что когда он был Лоренсу-Маркиш (до 1976 года), его сравнивали с Парижем. Так и называли – «южно-африканский Париж».

     К северу от Мапуту есть небольшой городок Шай-Шай, расположенный в устьевой зоне реки Лимпопо. В пригороде Шай-Шая проживали специалисты из разных стран, оказывающие Мозамбику дружественную помощь: кроме русских - болгары, немцы, португальцы, голландцы и даже один чилиец. Кстати, и мой сокурсник - почвовед Юра Зборищук.

     Программа работ предусматривала проведение исследований в приливном устье реки Лимпопо - той самой, «где гуляет Гиппо-по по широкой Лимпопо», и о которой Корней Чуковский написал в сказке о докторе Айболите.

     Присоединился к гидрологам - отряду изыскателей, которым руководил главный инженер проекта (ГИП), специалист из Челябинска Николай Иванович Щедрин, очень знающий и доброжелательный человек. Мои коллеги по отряду рассказывали, что специалиста-океанолога он поджидал с особым нетерпением и вот по какой причине. Приехав в Мозамбик, Николай Иванович первым делом отправился на реку. Взошёл на Шай-Шайский мост и вдруг начал по нему метаться: то на одну его сторону перебежит, то на другую. «Вспять течёт, курва!», прокричал Николай Иванович. Оказалось, попал он на мост, когда прилив изменил течение Лимпопо на обратное. Его можно понять: ведь в Челябинской области нет приливных рек. Больше ГИПа на Шай-Шайском мосту никогда не видели.

     Для исследований мне выделили катер, моториста и двух наблюдателей из местных. Поначалу возникали сложности из-за языкового барьера, пришлось через полгода заговорить на португало-тарабарском языке. 

                 Лимпопо, на капитанском мостике

     Об исследованиях распространяться не буду, хотя они были интересными и даже сопряжены с некоторым риском. Отмечу лишь, что удалось поработать не только на Лимпопо, но и на главном её притоке – реке Олифант. Река Олифант (Слоновая), считается реликтовой, поскольку в её водах встречаются обитатели – пережитки минувших эпох. Насчёт реликтов судить не берусь, а вот стада слонов в отдалении от реки бродили. А однажды к нашему внедорожнику «ГАЗ-66» вышел человек в набедренной повязке, в руках у него были лук и стрелы. Что-то говорил, но его не поняли даже сопровождавшие меня местные рабочие: в Мозамбике в отдалённых от столицы районах говорят на пяти языковых наречиях.     

     Как известно, Лимпопо называют крокодиловой рекой. Подтверждаю, видел крокодилов неоднократно, запомнился 4-метровый экземпляр, лежащий на береговой отмели. Между прочим, крокодилы вполне съедобны. Однажды геологи-изыскатели купили у местных охотников крокодилье мясо и меня угостили. По вкусу напоминает свинину. Насчёт «Гиппо-по, что гуляют по широкой Лимпопо», ничего не могу сказать – в крокодиловой реке гиппопотамов не встречал. Зато в Лимпопо заплывают акулы. Их, как и крокодилов, употребляют в пищу. Но о вкусовых качествах акульего мяса судить не берусь – не пробовал. 

                  Заплыла акула в Лимпопо

***

     Речь ниже пойдёт о подводной охоте. Несколько слов о коралловом рифе, где на протяжении почти трёх лет охотился за его обитателями. На расстоянии от 100 до 300 метров от берега тянется так называемый барьерный риф. Во время отлива он выступает из воды и служит своеобразной преградой для прибойных волн. Поэтому время моей охоты – отлив, место – внутренняя сторона рифа, обращённая к берегу.

     Красота под водой неописуемая – выныривать не хочется! Однако может подстерегать опасность. И хотя акулы и барракуды во время отлива покидают прибрежную зону, другие обитатели Индийского океана, проживающие во внутренней стороне рифа, могут причинить неприятности. Следовало опасаться: крылаток и бородовчаток – рыб с ядовитыми шипами, мурен (крупные экземпляры иногда нападают на человека), электрических скатов (однажды я получил сильный разряд током, неосмотрительно дотронувшись ружьём до зарывшегося в песок электрического ската), а также щупалец медуз со стрекательными клетками, вызывающими сильные ожоги. 

     У меня не было акваланга. Для погружений использовался так называемый комплект №1: трубка, ласты, маска, а в качестве гидрокостюма - свитер. Даже в тропиках долгое нахождение в воде может вызвать переохлаждение, так что свитер - далеко не лишнее дополнение к указанному комплекту.

     Однажды затаился на рифе в своём излюбленном месте: голова под водой, дышу через трубку. Вдруг из-за ветви коралла прямо на меня выплывает рыбина с красивым и большим спинным плавником. Стреляю навскидку … и мажу. Пробила стрела спинной плавник, рыба рванула и уплыла. Успел лишь заметить, что леска прорезала плавник на две половинки. Однако без добычи в этот день не остался.

                                               С добычей

     Снова погрузиться в засаду на своём месте удалось примерно через неделю. Каково же было удивление, когда мимо проплыла та самая рыбина с моей меткой - разорванным спинным плавником. Не стал её убивать, рука не поднялась. Потом ещё пару раз с ней встречался. Подумалось тогда, что у рыб, как и у людей есть свой дом. Так же запомнилась морская черепаха, большая – около метра, неожиданно выплывшая на меня и напугавшая своими габаритами.

***

     В 1982 году южную Африку охватила жесточайшая засуха - как следствие Эль-Ниньо, явления планетарного масштаба. Не буду вдаваться в объяснение природы этого явления, которое, кстати, до сих пор до конца не изучено. Географы, и особенно океанологи знают об Эль-Ниньо не понаслышке.

     Как отмечал выше, я проводил изыскания на приливном участке Лимпопо. В 100 км от устья был установлен водомерный пост, куда приливная волна не доходила. Гидрологи знают, что между уровнем воды в реке и величиной стока существует определённая корреляция. В 1983 году ширина водотока в районе поста составляла не более 5 м, а глубина  едва доходила до колена. Поэтому пересечь русло реки вброд особого труда не составляло. Глубже было в омутах. В одном из них удалось наблюдать удивительную картину: торчащую голову крокодила среднего размера метра под два, а по краям омута - местных жительниц, обнажённых по пояс и стирающих бельё. Когда я об этом рассказывал, многие удивлялись, а позже знающие люди объяснили, что крокодилы во время засухи не питаются и вообще могут ничего не есть целый год. Местные жительницы об этом знали, поэтому не боялись.

***

     Эль-Ниньо 1982-1983 годов было оценено учёными как катастрофическое. В 1986 году с коллегой из ВНИРО мы подготовили большой аналитический обзор, посвящённый  явлению Эль-Ниньо, и главное внимание в обзоре было уделено Эль-Ниньо 1982-1983 годов, которое вызвало катастрофические последствия на юге Африки во время моего пребывания в Мозамбике.   

Вьетнам

     Работу, выполненную в приливном устье реки Лимпопо, приметили и оценили. В 1987 году со мной связался бывший коллега по работе в Мозамбике и предложил возглавить аналогичные исследования на реке Нябе во Вьетнаме. Уговаривать не пришлось, полетел во Вьетнам на самый его юг, в город Хошимин, до 1976 года, носивший название Сайгон. Город с его европейской архитектурой так же, как и упомянутый выше Лоренсу-Маркиш, сравнивали с Парижем. Так что мне удалось побывать в Париже на различных материках: сначала в южно-африканском, потом – в Азии – юго-восточном. Что ж, осталось посетить Париж во Франции.

     В Хошимине в конце 80-х работало много советских специалистов, и проживали они в местечке под названием Тханьда, что неподалёку от города. Я жил один в двухкомнатном номере с кондиционером. Готовить приходилось самому, продукты на вьетнамские донги закупались на базаре в Хошимине. Вместе с вьетнамской валютой в ходу были и американские доллары.      

     Моя должность называлась ГИП, т.е. главный инженер проекта. И если в Мозамбике приходилось самому проводить необходимые наблюдения, то во Вьетнаме предстояло этими наблюдениями руководить. Работал с тремя институтами, сотрудники которых должны были осуществлять комплекс наблюдений в приливном устье реки Нябе. Однако плавсредства были выделены достаточно примитивными. Что касается приборной базы, для наблюдений использовались наши отечественные вертушки морские, океанологи с ними знакомы.

     Берега устьевой приливной части реки Нябе покрыты мангровыми зарослями. Чтобы добраться до водомерных постов, пришлось по манграм

                        Выползли из мангров

     При проведении работ языкового барьера не существовало: почти все мои вьетнамские коллеги в разные годы учились в Советском Союзе и хорошо говорили по-русски. Помнится, и на нашем курсе тоже были вьетнамские студенты.

     Говорят: «восток – дело тонкое». Фраза из известного фильма как нельзя лучше подходит к юго-восточной Азии. Ниже попробую воспроизвести несколько отрывков из диалогов с директором одного из институтов, когда приходилось его уговаривать на проведение работ. Директора звали Кунг, в своё время он учился в Советском Союзе.

     «- Товарищ Кунг, в створе Нябе на расстоянии 30 км от устья необходимо в течение суток провести замеры течений.

     «- Товарищ Георг, считаю, что проводить эти наблюдения нецелесообразно».

     Дальше разговор переходил на другую тему. Примерно через неделю, снова встречался с директором:

     «- Товарищ Кунг, неделю назад вы правильно заметили, что наблюдения за течениями следует перенести на следующий месяц». 

     Ещё через неделю:

     « - Товарищ Кунг, полностью согласен с вашим предложением провести измерения течений в 30 км от устья в течение суток».  

     Деваться директору было некуда – не мог же он отказаться от предложения, которое «сам» и сделал. Вот на такие ухищрения приходилось идти, чтобы выполнить программу.

     Во Вьетнаме я проработал почти год. Запомнилась встреча нового 1988 года – года Жёлтого Дракона. Наступил этот год в феврале, отмечали его на побережье в городе Вунгтау. Всю ночь не умолкала канонада от взрывающихся петард. Такого шумного Нового года я никогда не встречал.

     Незабываема поездка в Далат - горноклиматический курорт Вьетнама. Вьетнамские товарищи разместили нас, советских специалистов, в старой резиденции французского генерал-губернатора на берегу искусственного озера. В своё время на реке установили подпорную плотину, и в результате образовалось горное озеро необыкновенной красоты.      

     В городе Нячанге, к северу от Хошимина, находится известный во Вьетнаме океанографический институт. Побывал в этом городе, а в библиотеке института удалось подержать в руках библиографическую редкость – многотомник с описаниями экспедиций и результатов исследований американского корабля науки «Чейн» Вудсхольского океанографического института. О существовании этого многотомника я знал от преподавателей кафедры океанологии ещё в период учёбы. 

     Летом 1988 года командировка закончилась. Я вернулся в родной институт – ВНИЭРХ. В СССР началась перестройка, и меня, беспартийного, на её волнах назначили заведующим отделом. Заведовал два года.

На государственной службе

     В лихие 90-е годы, учёные в одночасье стали нищими, науку пришлось бросить и заняться бизнесом. До осени 2002 года с переменным успехом перепробовал много видов коммерческой деятельности. Семья не бедствовала, хотя и жила без особых излишеств. Вот только здоровье стало пошаливать. Поэтому, когда приятель-однокашник из аппарата Правительства предложил возглавить Отдел географических названий в Федеральной службе геодезии и картографии России (Роскартография), я, с мыслями о ведомственных поликлинике и больнице, согласился, несмотря на то, что государственная служба, никогда меня не привлекала.

***

     «Среди выпускников кафедры можно найти кинорежиссера, кинокритика, журналиста, хорошего преподавателя физкультуры, известного коннозаводчика, директора ресторана и даже крупье (девушка из последних генераций)». Это из Заметок. 

     Я бы расширил приведенный выше список и добавил в него государственных служащих. Океанологов можно встретить в Росгидромете, Минприроде, возможно – Росрыболовстве, а до недавнего времени – Роскартографии, где я проработал почти восемь лет. Как вы догадываетесь, речь ниже пойдёт о ведомстве, в котором океанологи до меня никогда не работали.

     Известно, чиновники, используя служебное положение, получают так называемые откаты - взятки иным словом, и их справедливо считают коррупционерами. С коррупцией на протяжении многих лет борются и никак не могут победить наш всенародно избранный Президент – гарант Конституции и Председатель Правительства.

     Однажды и я для достижения определённой цели использовал служебное положение.

     Небольшая историческая справка. Картографическая служба России была заложена Петром I Великим. В СССР Роскартография представляла собой целую отрасль, куда входили картографические фабрики, предприятия картографо-геодезического надзора и даже учебные заведения.

     За время работы в Роскартографии при мне произошли все стадии её преобразования - от самостоятельной федеральной службы до тривиального подразделения, входящего в состав федерального министерства. Не буду судить о правильности и целесообразности принятых на самом высоком уровне решений, вследствие которых Федеральная служба геодезии и картографии России, как самостоятельная структура, перестала существовать.

     В Роскартографии ключевые должности занимали преимущественно отставные офицеры – военные топографы. Вот и мой непосредственный начальник – отставной полковник, уволившись из армии, возглавил управление, в которое входил Отдел географических названий. Должен заметить, отношения между нами с самого начала не сложились. Отдел занимался проведением экспертизы предложений о присвоении наименований географическим объектам и переименовании географических объектов. При положительном экспертном заключении готовился соответствующий проект постановления, направлявшийся через Минюст в Правительство России.

     В 2003 году кафедра океанологии готовилась отметить 50-летие своего основания Николаем Николаевичем Зубовым - учёным с мировым именем. Именем Зубова названы географические объекты: мыс одного из островов архипелага Новая  Земля и залив в Антарктиде. Кроме того, его имя носят два научных корабля. Я и подумал, что присвоение имён двух первых заведующих кафедрой океанологии - А.Д.Добровольского и О.И.Мамаева безымянным морским географическим объектам было бы неплохим подарком к юбилею кафедры. В приватной беседе с руководством кафедрой и деканом географического факультета обговорил алгоритм совместных действий.

     Небольшое отступление для пояснения нюансов процесса присвоения наименований географическим объектам. Сначала надо эти объекты подобрать и установить их безымянность, потом согласовать предлагаемые названия с органами государственной власти субъектов Российской Федерации, на территории которых эти объекты находятся, и совершить много других действий, без которых решить поставленную задачу невозможно.

     Главное управление навигации и океанографии (ГУНИО) по запросу географического факультета (не без моей помощи написанного) подобрало в проливе Шокальского (Ю.М.Шокальский – советский океанолог), связывающего Карское море с морем Лаптевых, две безымянные подводные возвышенности. Их ещё называют банками. Географический факультет МГУ, имея в моём лице поддержку, почти преодолел все сложности. Почему «почти», об этом дальше. Когда в Роскартографию и, соответственно, мне на стол, поступили документы, в процессе их проработки я установил упущение, причём, весьма существенное, которое могло напрочь перечеркнуть всю выполненную работу. В тексте обращения географического факультета о присвоении наименований географическим объектам и приложенном к нему картографическом материале отсутствовали сведения, указывающие, какой именно банке присваивается имя Добровольского, а какой - Мамаева. Как представил, что процесс подготовки необходимых документов может закрутиться по второму кругу, стало грустно - к юбилею кафедры можно было и не успеть. Поэтому пошёл на должностное преступление: переработал одну из страниц обращения о присвоении наименований, а на прилагаемой карте подписал имена Добровольского и Мамаева. Банку, расположенную в южной части пролива, я подписал именем Добровольского, а находящуюся севернее - именем Мамаева. Таким образом, получилось, что именно я определил, какой из подводных объектов пролива Шокальского будет носить то или иное имя.

     Возникли неприятности. Слишком явно прослеживалось моё участие в ходе присвоения имён учёных географическим объектам в проливе Шокальского. Начальник управления негодовал: «Прибавил работы сотрудникам, делать больше нечего! Письма за факультет сочиняешь! Знаю, какими словарными оборотами оперируешь: твоя рука».

***

     Выдержка из постановления Правительства Российской Федерации от 01 декабря 2004 г. №706 «О присвоении наименований географическим объектам в Антарктике, Карском и Беринговом морях»: «В соответствии с Федеральным законом «О наименованиях географических объектов» присвоить наименования расположенным в проливе Шокальского Карского моря подводным объектам  с координатами  78º41,7' северной широты, 99º02,5' восточной долготы и 79º12,3' северной широты, 99º53,1' восточной долготы – соответственно  «банка Добровольского» и «банка Мамаева»...

Председатель Правительства Российской Федерации  М.Фрадков».

***

     К сожалению, постановление Правительства к юбилею кафедры так и не поспело.

***

     Весной 2010 года государственная служба по достижению мною 65-летнего возраста закончилась.

Снова в море

     Долго пребывать на пенсии, к счастью, не получилось. На сайте выпускников географического факультета появилось объявление, что в экологическую фирму требуется океанолог. Несмотря на возраст, меня взяли. Полагаю, учли большой опыт работы и главное – университетские дипломы: о высшем образовании и кандидата географических наук по специальности  «океанология». В отделе инженерно-экологических изысканий, куда меня приняли, работают преимущественно выпускники нашего географического факультета: картографы, биогеографы, почвоведы, физгеографы-экологи. Средний возраст географов отдела изысканий едва дотягивает до 30 лет. 

     Отдел редко собирается в полном составе. Разъезжаются географы-изыскатели в командировки по всей России. Вот и мне пришлось тряхнуть стариной. Ровно 30 лет я не ступал на палубу научно-исследовательского судна. В далёком 1981 году, вернувшись из экспедиции на НПС «Ихтиандр», полагал, что в море сходить уже не удастся. Однако ошибся. Открылась программа на проведение экологических изысканий в Чёрном море, и мне было предложено принять участие в экспедиции на НИС «Профессор Штокман».

     Старый добрый пароход - НИС «Профессор Штокман», постройки 1979 года,  водоизмещением 1600 тонн - входит в состав научно-исследовательского флота РАН. В.Б.Штокмана - учёного, именем которого названо судно, застал ещё живым. Владимир Борисович разработал так называемый «метод полных потоков», позволивший объяснить причины возникновения течения Гольфстрим, и мы, студенты – океанологи, этот метод изучали.

   

                        НИС «Профессор Штокман»

     В 1981 году во время комплексных морских геофизических исследований в Баренцевом море, проводившихся с борта НИС «Профессор Штокман», было открыто крупнейшее в мире газоконденсатное месторождение, в связи с чем и получило месторождение название «Штокманское». Вот на таком легендарном судне мне предстоял выход в море и совместная работа с учёными из Института океанологии РАН (и его южного отделения), ВНИРО и АзНИИРХа (Азовского научно-исследовательского института рыбного хозяйства).

     Помните, в разделе Воспоминаний, посвящённому зимнему Каспию, я описал симптомы морской болезни. Вот и на этот раз, с учётом тридцатилетнего перерыва между морскими экспедициями, меня в первую очередь волновал вопрос: «Укачаюсь или нет?».

     В конце октября 2011 года судно вышло из Новороссийска. Предстояла работа в северо-восточной части Чёрного моря.

     Отмечу, что методы наблюдений в море существенно изменились. Для измерений характеристик морской среды, отбора и консервации проб используется современное оборудование. Теперь не требуется цеплять на трос опрокидывающиеся батометры и «бросать за борт» посыльные грузики. Погружаемые зонды осуществляют непрерывную запись электропроводности, пересчитываемую в соленость, и одновременно фиксируют температуру и глубину. Все показатели морской воды выводятся на экран монитора компьютера. Из старых и знакомых по прежним рейсам приборов сохранился лишь диск Секки для измерения прозрачности.

     Чёрное море, конечно, не сравнится с зимним Каспием. Но не за горами было начало сезона, когда начинает задувать зловещая Новороссийская бора (северо-восточный ветер), та самая, что зимой 2011-2012 годов нанесла сильнейший удар по Новороссийску, Геленджику и их пригородам. К счастью, во время экспедиции до боры дело не дошло. Хотя где-то в центральной части моря штормило, и на нас, как отголосок шторма, постоянно накатывалась приходящая с юго-запада крупная зыбь. Хочу заметить, что из-за зыби в течение суток не могли пришвартоваться у причала в Сухуме.

     Итак, снова о морской болезни. Не укачался – старая морская закалка не подвела. А вот студент-практикант Вася из московского Физтеха во время качки чувствовал себя неважно. Чтобы поддержать паренька, рассказал ему, как сам переболел в его возрасте всеми видами морской болезни.

     Два слова о Сухуме. Последний раз посещал этот город в детстве. Запомнился обезьяний питомник (что не удивительно), а вот знаменитый сухумский ботанический сад забылся. С большим удовольствием его посетил. А к обезьянам не пошёл.

               Подходим к Сухуму. Октябрь 2011 года.

     В центре на главной набережной Сухума есть небольшая гостиница «Белый Парус», в которой я поселился. У входа в гостиницу висит табличка, информирующая о том, что в этом доме в 1888 году останавливался А.П.Чехов. А на фронтоне указана дата постройки здания - 1912 год. Такая вот нестыковка!

Табличку я сфотографировал. Когда показываю друзьям сухумские фотографии, обращая внимание на этот снимок, скромно говорю, что меня поселили в номере Чехова. Про нестыковку, естественно,  умалчиваю.

                                     Чехов и «Белый Парус»

Вспоминая А.Д.Добровольского

      В ноябре 2007 года на географическом факультете МГУ состоялась  встреча океанологов, посвящённая 100-летию со дня рождения Алексея Дмитриевича Добровольского, первого заведующего кафедрой океанологии. 

     Вдова Алексея Дмитриевича, Наталья Ивановна также присутствовала. Тяжёлая ей выпала доля: похоронить мужа, детей! Андрей – мой друг, умер в 2000 году, младшая дочь Татьяна скончалась тремя годами позже.

     Алексея Дмитриевича считаю своим учителем. С семьёй его познакомился в школьные годы, когда с Андреем Добровольским вместе играли в юношеской ватерпольной команде «Буревестник МГУ». Часто бывал в известной многим квартире в зоне «Л» главного корпуса МГУ.

     Представьте двух юных оболтусов с их рвущейся наружу энергией! Алексей Дмитриевич, снисходительно и молча на нас поглядывал, а Наталья Ивановна, чтобы умерить наш неуёмный пыл, приглашала за стол пить чай. Когда уже стали студентами, энергии не поубавилось. Не помню свидетелем какого «действа» стал Алексей Дмитриевич – то ли неправильно сидели, то ли не так стояли, но достаточно суровым голосом он сделал мне замечание. Наталья Ивановна, добрая душа, заступилась, кивнув на Андрея: «Наш-то, чем лучше?!». Указав на меня, Алексей Дмитриевич сказал: «Он мой студент!».

     Этот эпизод подчёркивает глубокое чувство ответственности Алексея Дмитриевича за студентов  не только в деле их обучения, но и воспитания.

     Наталья Ивановна по-своему также занималась нашим воспитанием: подбрасывала билеты на спектакли в различные театры Москвы. В 60-е годы билеты в театры достать было сложно, а у Натальи Ивановны был свой доступ к театральным билетам, и даже в «Современник» и театр на Таганке. Благодаря маме Андрея, мы побывали в 1966 году на премьере спектакля «Жизнь Галилея», поставленного Ю.Любимовым по пьесе Бертольда Брехта. Спектакль запомнился на долгие годы по двум причинам: во-первых, весенняя сессия была в разгаре, и, во-вторых, заглавную роль в спектакле сыграл В. Высоцкий.         

     Многие знают, что у Алексея Дмитриевича были нелюбимые слова. Не нравилось ему, например, слово «является». «Являться могут только черти во сне!», - говорил он. Я ничего не имею против этого слова, да и черти во сне никогда не являлись. В моём понимании, фраза: «... является доказательством...» вполне приемлема для её широкого использования. Тем не менее, пройдя школу Алексея Дмитриевича, даже теперь, через много лет, часто ловлю себя на мысли, что вместо слов «…является доказательством», говорю и записываю другие слова, например,  «…служит доказательством».

     Те, кто сдавал экзамены в аспирантуру, знают, что на приёмных экзаменах по специальности билетов с вопросами не существует. Просто подходит к соискателю места в аспирантуре заинтересованный в нём профессор и диктует вопросы. В 1972 году, когда я, вернувшись из очередной морской экспедиции, поступал в аспирантуру, Алексей Дмитриевич, продиктовав вопросы кроме меня, ещё двум соискателям, предложил сдавать экзамен без подготовки, пообещав «за смелость» поставить оценку на балл выше. Поскольку в одном из трёх вопросов я слегка «плавал», то без промедления встал и пошёл отвечать. Выслушав ответ, Алексей Дмитриевич, слегка заговорщицки произнёс: «Ну, на четвёрку с плюсом ты ответил!». А четвёрка по профилирующему экзамену, как вы понимаете, равносильна «чёрной» метке. И меня прорвало: «Но ведь Вы обещали на балл выше …..!». «А вот этого  не следовало говорить, скромнее надо быть!», - сказал Алексей Дмитриевич. Душа в пятки ушла, всё, пролёт! Но смотрю, выводит Алексей Дмитриевич оценку «отлично». Так я стал его аспирантом, и моё общение с этим замечательным человеком продолжилось ещё три года.

     Как известно, Тихий океан получил своё название  в 16 веке во время кругосветной экспедиции Магеллана. За всё время плавания в этом океане не было ни одной бури, и моряки окрестили его «Тихим». Алексею Дмитриевичу категорически не нравилось это название: «Какой же он «Тихий»? Это «Великий» океан!».

     В Атлантическом океане течение, направленное с запада на восток в сравнительно узкой зоне между Северным и Южным Пассатными течениями, носит название Экваториальное противотечение. Но дело в том, что его поток во все сезоны года располагается не на экваторе, а в северном полушарии. Алексей Дмитриевич считал, что правильным названием этого течения было бы - Межпассатное противотечение.

     Алексей Дмитриевич Добровольский всегда говорил о Николае Николаевиче Зубове, как о своём учителе. И я завершаю воспоминания о нём словами: «Мой учитель - Алексей Дмитриевич Добровольский».

***

     На встрече, посвящённой 100-летию со дня рождения Алексея Дмитриевича Добровольского, присутствовали авторы «Ненаучных заметок океанологов» А.А.Елизаров и А.Н.Косарев.

       А.А. Елизаров и А.Н. Косарев

Вместо заключения

     7 апреля 2012 года состоялась юбилейная встреча выпускников 1967 года, приуроченная к 50-летию поступления на географический факультет МГУ. Хочу высказать своё мнение по поводу сроков проведения юбилея. В нашем возрасте отмечать следует именно год поступления. Ждать 50-летия со дня окончания – себе дороже, можно и не дождаться. А здесь ещё древние Майя на декабрь конец Света напророчили!

***

     В 1967 году состоялся пятнадцатый выпуск (кстати, юбилейный, если мерить сталинскими пятилетками) нашей кафедры. Тогда нас было четырнадцать. На юбилейной встрече в 2012 году – шестеро. До нынешней юбилейной встречи наш курс собирался весной 2011 года. Полагаю, заложили хорошую традицию: встречаться ежегодно.

Океанологи 15-го выпуска (1967 год): Г.Панин (д.г.н), И.Зенкович, В.Барбаш (к.г.н.), В.Горбанёв (д.п.н), Г.Амаров (к.г.н.), В.Глазков. 

Весной 2013 года исполнится 50 лет окончания 1-го курса - значит снова юбилей…и т.д.!!!

А пророчество древних Майя не сбудется!

***

В 2013 году нашей кафедре океанологии исполнится 60 лет!!! 

ГЕОРГИЙ АМАРОВ, океанолог (1962-1967),  апрель-май  2012 года

 

P.S. Наш выпуск 1967 года и примкнувший Андрей Полосин (выпускник 1962 г.- второй слева) на 60-летии кафедры океанологии. 30 ноября 2013 года.

выпуск 1967 г. путешествия геофак 60-х гг. воспоминания океанолога воспоминания о геофаке