ИТКИН БОРИС АРОНОВИЧ, выпускник 1983 г. кафедры биогеографии

                           Альпинистами не становятся...

ВЕРХОЛАЗ – 2 (сентябрь 1981 г.)

Ашхабад, который переводится вроде как "город любви", стоит на ровном месте посреди пустыни словно зеленый оазис – с большими деревьями, фонтанами и арыками. Поскольку тут часто бывают землетрясения, одно из которых разрушило его почти весь, высоких домов в городе почти не строят. Их можно пересчитать по пальцам. Самый высокий "небоскреб" насчитывал семь этажей и принадлежал Управлению Каракумского канала, главному по хозяйственному значению ведомству Социалистической Туркмении.

На это-то здание мне и захотелось залезть, чтобы полюбоваться городом с высоты птичьего (скажем, воробьиного) полета. Время было вечернее, и до концерта нашей агидбригады, в котором я принимал участие, оставалось больше часа. Миновав милиционера на входе, который ничего не спросил (во были времена!), я поднялся на лифте на последний этаж и стал искать лестницу выше. Таковая скоро отыскалась, и я попал на чердак, а оттуда – на плоскую горячую крышу – на улице было больше +30С.

Сверху город оказался совсем небольшим и представлял собой зеленое пятно, за четким краем которого простиралась желто-бурая пустыня. Малоэтажные домики не давали взгляду возможности зацепиться за что-нибудь примечательное, и, повертев головой туда-сюда и крикнув на всякий случай "Массаракш!", я пустился в обратный путь. Лифт работал, я спустился и подошел к стеклянным дверям. Опа! Двери оказались заперты. Я посмотрел на часы – несколько минут седьмого. Рабочий день кончился, все дружно ушли, учреждение закрыто. Ни сторожа, ни охраны, никого. Я пробежался по первому этажу, громко вопрошая "есть кто-нибудь?" и надеясь, что может кто засиделся на работе. Как же! Будут они сидеть при социализме.

Окна или не открываются или на сигнализации, пришлось опять пилить вверх и искать пожарную лестницу. Что-то мне подсказывало, что она должна быть.

И верно, выход на нее отыскался на седьмом этаже и, на мое счастье, был не заперт (как, впрочем, и должно было быть по пожарной инструкции, раз эта лестница служит запасным путем). Лестница шла снаружи здания зигзагом сквозь торцевые балконы. Балконы (вопреки пожарной инструкции!) были страшно захламлены сломанной мебелью, кипами бумаг, сейфами, коробками и прочими побочными продуктами деятельности учреждения. Через все эти завалы приходилось пробираться на четырех конечностях, однако же люки с лестницами на следующий этаж были свободны, и я медленно, но верно спускался. Наконец лестница закончилась, но земля не началась. Я находился на крыше одноэтажной пристройки, на высоте трех-четырех метров над землей. Прыгать высоковато.

Стал ползать по краям и искать, где можно спуститься. И ведь нашел! Одна стена внизу оказалась не сплошной, а ажурной. Вроде как для красоты между кирпичами были дырки. Цепляясь за них, я и спустился благополучно на твердую землю. С высоты пусть воробьиного, но птичьего полета.

И даже успел прибыть на концерт до своего выхода!

ВЕРХОЛАЗ – 3 (зима 1984 г.)

Перестройка официально еще не началась, и в Московском Университете, этой колыбели скрытой демократии и тайного свободомыслия, еще не происходили видимые глазом организационные перемены, случившиеся позднее. Все входы охранялись милицией, переходы из одного здания в другое на ночь запирались на замки, а лифты на ночь отключались. "Днем вы должны учиться, а ночью спать!"

Вечером в пятницу, пришла мне вдруг одна идея. Проверить, а есть ли проход из одного здания в другое через чердак? Ведь что такое советский чердак? - думал я. Это что-то мало используемое, бесхозное, со сломанными замками и возможно без дверей вовсе. А пошли посмотрим!

Жил я в тот судьбоносный момент в девятиэтажном флигеле Главного здания МГУ, в зоне "Е", в профилактории. Поднялся на последний девятый этаж, поднялся на пролет выше – гляжу, дверь на чердак открыта настежь, как я и думал! Захожу, слегка пригибаюсь, так как потолок ниже моего роста. Возле входа вижу лифтовую комнату, где расположены моторы лифтов. Дверь также открыта, и внутри возится лифтер, что-то там налаживает, копошится в общем. Я не стал привлекать его внимание и проследовал мимо и далее без остановок вдоль длинного прохода, потом за угол направо по еще более длинному проходу по направлению к главному корпусу. Было светло, свет проникал сквозь большие круглые окна. Дойдя до противоположного конца чердака, я обнаружил дверь в соседнюю зону. Увы! Она оказалось запертой. В замочную скважину был виден точно такой же чердак. Ничего интересного. Ладно, пойдем назад.

Со слегка пригнутой головой вдоль прохода, поворот налево, лифтовая комната, (ага, лифтер уже ушел), дверь с чердака на лестницу... странно, теперь она закрыта. Открываем, нет, не открывается. Заперта! Двустворчатая, обитая жестью дверь заперта на висячий замок снаружи (это видно сквозь щелку). Все встало на свои места, реальная ситуация нарисовалась. Пришел лифтер, отпер дверь, сделал свои дела, не заметив, что какой-то глупый студент прошмыгнул мимо, запер двери и ушел. Темнело… Вечер…. Пятница…

Впереди два дня и три ночи на холодном чердаке, на цементном полу, где возможно бегают крысы. Вместо теплой комнаты в каких-то двух этажах ниже. И все это ради простого любопытства (не будем говорить про жажду познавать мир, свойственную географам). Перспектива мне очень не нравилась. Я открыл круглое окно на улицу и сразу понял, что если отсюда, по сути с десятого этажа, кричать, то внизу никто не услышит – далеко, машины шумят, да и голосок не больно-то мощный. Попробуем кричать в дверь. Нажимаем на створки, щель становится пошире, прикладываем голову поближе и:

• Эй! Кто-нибууудь! Помогите!!! Эй!!!

По нулям. Почему-то именно сейчас никто не стоит и не курит на лестнице внизу. Наверное, еще рано. Когда не надо, эти проклятые курильщики дымят на площадке постоянно, не продохнуть. А тут нет никого. Может кто-нибудь просто пройдет по лестнице?

• Эй! Помогите!!! АУУУ!!!

Нету никого. Все гуляют, сидят по комнатам, в телехолле… в столовой едят. Едят!!!

Ладно. Будем бороться. Рраз по двери ногой. По окованной-то. Так, разве что согреешься. Разбегаюсь и рраз всем телом в створки. (А всего тела-то меньше четырех пудов. Таким весом только бумажное кольцо можно прорвать в цирке, ну стекло там выдавить, но не дверь). Дергаются створки, насколько позволяет дужка замка, да и становятся на место.

Ладно. Что у нас есть из подручных материалов? Оглядываю в сгустившихся сумерках пол. Ага! Полуметровый кусок железной трубы. Хорошая вещь! Универсальная! Вот в чем преимущество советского строя-то было – в любом месте можно было найти кусок железной трубы! Вставляем ее в щель и начинаем шуровать. Проушины гнутся, поддаем сильнее, и они начинают выворачиваться из двери. Еще усилие, и шурупы вырываются из дерева. Вывернутая проушина виснет на дужке замка, дверь распахивается. СВОБОДА!!!

Снаружи это, наверное, выглядело более эффектно. Если бы какой-то курильщик там оказался, стоял бы себе возле запертой на замок двери, курил бы... То увидел бы он, что из чрева чердака, практически из потустороннего мира вдруг в щель между створками обитой жестью двери просовывается труба, начинает корежить замок, отрывает наконец петлю! И из темного чердака, с куском железной трубы и безумным взглядом выходит, тяжело дыша... Уверен, что он вряд ли досмотрел бы это до конца.

А вышел оттуда слегка испуганный содеянным, но возбужденный я. И домой! На седьмой этаж. В теплую освещенную комнату, думая лишь об озадаченности лифтера, который придет в понедельник и увидит сломанный замок. Что он подумает об этих бездельниках-студентах, которые хулиганят по выходным, двери ломают...

Вот чего я не помню, так это куда я дел эту спасительную трубу. Надо было б ее сохранить, конечно. Москва такой город…неприспособленный для жизни - ничем не лучше в этом отношении Ашхабада. Поэтому, если выходишь из дома – всегда полезно иметь при себе кусок железной трубы.

ВЕРХОЛАЗ – 4 (сентябрь 1986 г.)

Ташкент – город не столько хлебный, сколько розовый - огромные южные розы встречают тебя прямо в аэропорту, что после холодной и дождливой тольяттинской осени, которую я покинул два часа назад, особенно приятно. Пассажиры в аэропорту Ташкента самые разные. Сибиряки в шубах и меховых шапках-ушанках стоят в одной очереди с туристами в шортах и футболках. Четыре часа утра.

Несколько лет у меня было огромное желание здесь побывать. И вот, наконец, такая возможность появилась (в смысле за два года накопил денег – 60 рублей - на билеты). Знакомых у меня в Ташкенте нет, но зато есть с собой сумка, в которой у меня лежит спальный мешок, кусок полиэтилена и свитер - что нам, географам, привыкать что ли?

Между тем, городской транспорт еще не ходил и хотелось спать. Побродив в сквере возле аэропорта, я убедился, что все скамейки заняты - на каждой кто-то спит. Может лечь на земле? Я присел на корточки и прислушался. Земля была влажная и живая. По ней кто-то непрестанно бегал, шурша и пища. Я живо представил себе ядовитых пауков, змей и крыс и решил, что спать на земле не стоит. Тогда где? Во всяком случае не в аэропорту, где ревут турбины и каждые пять минут что-то объявляют по громкой связи. 

В общем, пошел я в сторону города. Через какое-то время дошел до высоких домов (этажей так 12-14). Лавочек возле них не оказалось. Может в этих домах есть чердак? Лифт не работал, и я пошел по лестнице, которая вела через балконы, завешенные чьим-то бельем и заваленные разным домашним хламом. Этаже на четвертом на меня откуда-то выскочила черная собака и стала лаять. Пришлось прибавить шагу, а то еще подумают, что я квартирный вор! Чердака не оказалось, и я вылез на плоскую крышу. Ограждения на крыше не было, а была на ней некая конструкция, на которой вспыхивала и гасла неоновая реклама. Аэропорт был виден и слышен, но зато тут никто не ползал, да и конкурентов не было. Я расстелил пленку, спальник, разделся (!) – нас учили, что так лучше высыпаешься - залез в спальник и попытался заснуть. Правда, мешала мысль, что кто-нибудь может меня столкнуть с крыши, просто пнув мешок ногой. Хоть я и устроился в самом центре крыши, край без ограждения казался очень близким.

Я понял, что все-таки задремал, когда вдруг вздрогнул, открыл глаза и увидел в трех шагах от себя человека, стоящего возле вентиляционной трубы. В полутьме было видно, что это мужчина. В одной руке горел красный огонек сигареты, другой он охватывал какой-то тюк, типа свернутого матраса. Мне показалось, что он озадаченно смотрит на меня, очевидно, пытаясь понять, что это такое здесь лежит. Я подумал, что просто кому-то из жильцов стало душно спать, и он решил выйти на свежий воздух. Вместе со своей постелью. А тут бац, крыша уже занята. Решив выказать дружелюбие, я громко и отчетливо сказал:

- ЗДРАВСТВУЙТЕ!!!

Мужик вздрогнул, сделал шаг назад, нагнулся и вдруг…исчез! Все это движение было совершенно бесшумным и неуловимо быстрым, будто он просто запрыгнул в вентиляционную трубу!

Спать мне расхотелось. Впрочем, вылезать из мешка тоже, я только освободил на всякий случай руки. Где-то через полчаса стало светать. Тогда я сделал зарядку (!), оделся, сложил спальник в сумку и подошел-таки к трубе посмотреть, куда это он шмыгнул, мужик этот. В квадратной кирпичной трубе действительно была щель, сквозь которую под крышей виднелось чердачное пространство внизу, высотой меньше метра, так что передвигаться там можно было только ползком или на корточках. Кроме того щель в трубе была настолько узкой (не более 50 см), что в нее можно было только протиснуться, но никак не запрыгнуть, и уж тем более с матрасом, да еще бесшумно. Так что если этот ночной Карлсон юркнул именно сюда, а не растворился в воздухе, то он, должно быть, был очень ловким малым. В том, что мне все это не показалось и не приснилось, я был уверен: возле трубы лежал окурок сигареты.

От крыш высотных жилых домов пришлось после этого случая отказаться. Чтобы не рисковать, в последующие дни своего пребывания в Узбекистане, я спал на крышах только низких строений, в основном, автобусных остановок. И невысоко, и с земли не видно. Утром только, если проспишь, то на остановке уже скапливаются  люди, и от зарядки приходилось отказываться. И без того-то, спускаешься с сумкой с крыши остановки в толпу, держишься вроде невозмутимо так, будто так и надо, а лица у всех все равно вытягиваются - наверное, за психа принимают – кто ж еще с крыши остановок в 7 утра спрыгивает?